Тайна Ненастного Перевала - Кэрол Гудмэн Страница 38

– У меня есть еще одна! – воскликнула я, радуясь, что могу предложить ей хотя бы что-то взамен. Лезу в саквояж и достаю вторую ленту, которую нашла вместе с медальоном. – На ней медальона нет, но она все равно красивая, – сказала я, протягивая ей такую же ленту с вышивкой.

Она провела по ней пальцами, словно я подарила ей драгоценность, затем поднесла к моей ленте.

– На них вышит один и тот же узор. Сердце с двумя инициалами – кажется, я вижу букву „Д“, – сказала она с горящими глазами.

– Для Джен, – добавила я, хотя и знала, что на самом деле буква означает „Джозефина“.

Джен одарила меня лучезарной улыбкой и повернулась спиной:

– Завяжи, – попросила она, протягивая мне ленту и поднимая темные волосы с шеи. В этот момент я заметила, что корни ее волос были обычного тускло-каштанового цвета. Мне стало гораздо спокойнее: она была не идеальна, ей пришлось долго трудиться над своим образом, таким непринужденно-беззаботным. Она поможет и мне стать другим человеком.

– Туже, – говорит она, когда я завязываю свободный бант.

Затягиваю ленту, и атлас врезается в пальцы, когда я делаю узел.

– Ну вот! – восклицает она, повернувшись лицом к зеркалу, прижавшись щекой к моей щеке. С макияжем, придающим бледность, огромными подведенными глазами и фиолетовой помадой мы кажемся двумя фарфоровыми куклами, отлитыми из одной формы. Когда она придвинулась чуть ближе к зеркалу, а мое лицо отступило в тень, оно показалось мне бледным отражением: она была оригиналом, а я – копией. Джен повернулась и натянула ленту сильнее вокруг моего горла. На моей мертвенно-бледной коже она казалась кровавым порезом. Будто мое горло…»

Глава пятнадцатая

Вероника замерла на середине предложения.

«Будто мое горло…»

Может, так Вероника давала мне время дописать, хотя прежде она этого не делала. Поднимаю голову, держа ручку наготове…

И вижу, что лицо Вероники побледнело еще сильнее, руку она прижимает к горлу, а пальцы дергаются, будто пытаясь сорвать что-то…

Она не может дышать.

Я подскакиваю, блокнот с ручкой падают на пол, отвожу ее руку, посмотреть, что она пытается снять, но на шее ничего нет. Изо рта Вероники доносится тонкий пронзительный свист. Скрюченные пальцы хватают меня за руки. Ее губы в каплях слюны начинают синеть.

– Вы подавились? – кричу ей я, пытаясь понять, не ела ли она леденец, который могла проглотить. – Мне применить метод Геймлиха?[30]

Я умею. Сестра Бернадетт позаботилась о том, чтобы мы умели оказывать первую помощь. Но мысль о том, что мне придется применить его к своей работодательнице, ужасает. У нее такие хрупкие кости, что я наверняка сломаю ребро. И все же лучше так, чем она задохнется. Я обхожу Веронику и обхватываю туловище со спины, сплетя руки под грудной клеткой. И уже готовлюсь давить вверх, когда в библиотеку с криком вбегает Летиция.

– Стой, дубина, отойди от нее! Ей нужен ингалятор!

Я отступаю и наблюдаю, как Летиция вставляет в рот Вероники пластиковую трубку и нажимает один раз, второй, третий, каждый раз с шипящим звуком впрыскивая лекарство. Затем становится перед ней на колени и берет ее руки в свои.

– Дыши, – говорит она. – Всего один вдох… – Она показывает, как, делая глубокий вдох, и я ловлю себя на том, что делаю то же самое. – И выдох… – Тоже долгий и ровный, этот выдох напоминает мне ветерок, шевелящий сухой тростник.

– Она диктовала книгу, – говорю я. – А потом вдруг неожиданно остановилась на середине предложения. Что случилось? Она поправится?

Летиция бросает на меня взгляд через плечо, будто забыв, что я здесь.

– У нее был приступ астмы, – медленно отвечает она, будто ребенку. – Во время пожара ее легкие пострадали, у нее хроническая обструктивная болезнь легких, прогрессирующая. Она не должна была говорить так долго – вы должны были сделать перерыв час назад.

Помню, как Вероника спросила, хочу ли я остановиться, и как я просила ее продолжить.

– Я не знала. Никто мне не говорил, что у нее астма или болезнь легких.

Летиция цокает языком, как будто это было очевидно.

– Я же говорила не выматывать ее…

– Все в порядке, Летти, оставь девочку в покое. – Голос Вероники звучит болезненно-скрипуче, как ржавая пила по металлической сетке. – Она не виновата.

Летиция снова цокает языком.

– Полагаю, это я виновата, что не пришла и не прервала вас. Больше я этой ошибки не повторю, – произносит она, глядя на меня, будто это я ошибка, незваный гость, которого вообще не стоило пускать в дом. – Вы, конечно же, понимаете, что на сегодня достаточно?

– М-мне нужно напечатать сегодняшние страницы, – произношу я, оглядываясь в поисках своих записей и ручки.

– Это может подождать, – начинает Летиция, но Вероника ее останавливает, коснувшись рукой. И хотя ее голос все еще хриплый, теперь он ровный и властный:

– Нет, Летти, не может. Мы не знаем, сколько у меня еще времени. – Затем она переводит взгляд на меня, глаза у нее слезятся. – Делайте свою работу, мисс Кори, пока вы не упустили нить.

Сажусь за пишущую машинку, но руки трясутся слишком сильно. Что Вероника имела в виду, сказав, что не знает, сколько у нее времени? Болезнь легких дошла до такой стадии? Она умирает? Она сможет закончить книгу?

Наконец я заставляю себя напечатать страницы. И о последней строке вспоминаю, только дойдя до нее.

«Будто мое горло…» Я могу оставить как есть и спросить завтра, как она хотела бы продолжить. Представляю, как мне предстоит задать вопрос. «Перед тем как вы перестали дышать…», «Когда вы начали задыхаться…»

Интересно, совпадение ли то, что это произошло на этой конкретной строке? Могло ли воспоминание о Джен, туго затягивающей ленту на ее шее, спровоцировать приступ астмы? Когда она описывала врезавшуюся в кожу ленту, я почувствовала, как и у меня самой горло сдавило. Снова смотрю на последнюю строку. Очевидное окончание – «Будто мое горло перерезали». Но что-то не то. Слишком… пассивно.

Будто кто-то перерезал мне горло?

Нет, слишком расплывчато.

Будто Кровавая Бесс перерезала мне горло?

Нет, Вероника начала предложение не так, менять его – слишком серьезное вмешательство.

Закрываю глаза, пальцы замерли над клавишами печатной машинки. Представляю тот момент, как описала его Вероника: две девушки стоят перед зеркалом, их лица мертвенно-бледные, одна на свету, другая в тени, и темная лента на ее шее сливается