Слезы Вселенной - Островская Екатерина Страница 35

Сорин побагровел, но внешне остался спокойным.

– Хорошо, – наконец согласился он, – давайте все выясним здесь. Только ответьте: зачем мне надо было заказывать избиение футболиста?

– Точно я это знать не могу, – ответил Игорь Алексеевич, – но могу предположить, что, если бы у вас были к нему серьезные претензии, вы бы заказали его убийство. А так решили только наказать за то, что он покусился на чужое. Ваша жена – эта ваша собственность. Собственность, приносящая одни убытки. Хотя, насколько я помню, ей не удалось отсудить у вас половину имущества. Она забрала лишь свои личные вещи, да и то не все… Она потом подала против вас иск за то, что вы присвоили себе ее драгоценности. Но это все к нашему разговору не имеет никакого отношения. Вы хоть и выгнали молоденького футболиста из своей квартиры, но с вашей женой он продолжал встречаться. Мне даже кажется, он ее полюбил, а может, просто испытывал к ней невероятное влечение, называемое страстью. Возможно, она была первой женщиной в его жизни. Потому и не мог он с ней расстаться. Как бы то ни было, он не вернулся домой, а остался в нашем городе. Снял квартиру, в которой начал жить вместе с Анжеликой… Я встречался с ней, и она подробно мне все рассказала. Потом она снова вышла замуж, и у нее…

– Меня это не интересует, – прервал рассказчика Евгений Аркадьевич, – бывшая жена может врать все что угодно. Давайте по существу дела…

– К Константину прибыл отец, чтобы уговорить его вернуться в Смоленск, пусть даже вместе с неразведенной женщиной. И в тот же вечер на обоих Лапниковых напали во дворе дома, в котором Костя проживал с Анжеликой. Сначала бейсбольными битами начали избивать сына, а когда отец бросился на защиту, его тоже ударили по затылку, а потом колотили и по ребрам. Ребра потом срослись, а вот зрение почти пропало… Сыну досталось больше: его били долго. В нескольких местах сломали кости ног, коленные суставы, ребра, руки, которыми он пытался прикрываться, тяжелое сотрясение мозга… Ни в какую Голландию он уже не поехал, да и с футболом все было кончено. Он почти два года передвигался на костылях, да и сейчас хромает.

– Надо же, – удивился Евгений Аркадьевич, – футболист Лапников, а сегодня еще и поэт с похожей фамилией! Хотя какая разница… То, что я застукал этого парня в своей спальне, признаю. Но меня никогда не интересовало, кто этот парень: футболист или космонавт. Он помог мне избавиться от дуры-жены, и за это ему огромное спасибо. И то, что вам рассказал какой-то Партеко…

– Партыко, – поправил Гончаров.

– Да мне трижды плевать на него. Его слово – против моего. Он – уголовник-рецидивист, а я – уважаемый человек. Но предположим… предположим только, хотя это и дико звучит, я действительно приложил руку… не руку… что я заказал то избиение. Предположим! Но ведь прошло столько лет: ведь существует срок давности, и он уже истек.

– Истек, но решение об этом в любом случае принимает судья. Но я, как вы помните, прибыл к вам, расследуя совсем другое преступление. За прошедшее после моего первого визита к вам время я посетил мордовскую колонию, в которой содержится подельник вашего бывшего одноклассника, бывшего друга и бывшего бизнес-партнера Пятииванова. Партыко не сразу пошел на контакт, но когда узнал, что Хомяка завалили, а следствие подозревает вас, то не заговорил, а запел, вспомнив все подробности.

– Но… То есть… Как меня подозревают? И что такого мог сообщить про меня какой-то уголовник?

– Во-первых, он обижен тем, что получил тогда семнадцать лет, а Хомяк всего шесть… Ругал адвоката, он у их банды был самый дорогой… Тогда, может быть, и не самый, но теперь он номер один в нашем городе. Я хорошо знаком с Ларионом Семеновичем, а потому переговорил с ним о том деле. Он сказал, что защиту оплатил молодой предприниматель… Фамилию заказчика адвокат Беседин скрывать не стал и добавил, что тот особо просил за Пятииванова. Он не сказал как, но я предполагаю, что адвокат договорился с прокурором, надзиравшим за ходом следствия, о том, что Хомяк получит ниже низшего, а всем остальным влепят по максимуму. В этом случае он пообещал, что они признают свою вину во время судебного заседания. Партыко признался в причастности к банде, но, услышав приговор, твердо решил, вернувшись, наказать адвоката за такую подставу.

– Это все ваши предположения, – растягивая слова, сказал Евгений Аркадьевич, который уже понял, что ему ничего не угрожает. – Вы же понимаете, что адвокат никогда не признается на судебном заседании, что он договаривался с прокурором. Он вообще не захочет вспоминать то дело, потому что имеет законное право не раскрывать свои взаимоотношения с заказчиком. Давайте лучше вернемся к убийству несчастного Степика. Сами подумайте: какой мне резон убивать бывшего одноклассника, который задолжал крупные суммы микрофинансовым организациям? Признаю, что я хоть и был соучредителем, но участия в деятельности не принимал, не занимал административных должностей, не получал заработную плату и не распределял прибыль. Зачем мне убивать друга, пусть и бывшего, если он мне ничего плохого не сделал?

– Прибыль вы получали, и на этот счет есть показания. Имеются даже видеосвидетельства, потому что ваши компаньоны, понимая, что расписок вы им не даете, решили подстраховаться…

– Если будет возбуждено дело по показаниям моих бывших работников, то я отвечу со всей искренностью и прямотой. Но вы ведь занимаетесь расследованием убийства, к которому я не имею никакого отношения. Я говорю это не в первый раз и повторю еще сколько потребуется, чтобы мне поверили. А у вас, кроме предположений, нет никаких доказательств, да и не может их быть… У вас только ложные показания какого-то рецидивиста Герыча…

– Вы знаете того уголовника неплохо, как и он вас. Партыко, например, вспомнил, как вы заказывали футболиста. Вы назначили Хомяку встречу на Думской возле входа в банк. Пятииванов был, как говорится, с большого бодуна, а потому усадил за руль Геныча. Они подъехали, вы сели в их «Паджеро», приказав Партыко подышать воздухом. Тот вышел, стекло водительской двери не опустил, а потому слышал почти весь разговор, включая то, как вы пообещали за избиение футболиста простить долг за японский внедорожник.

– Не буду спорить, потому что устал повторять: что я не убивал Пятииванова.

– Мы не подозреваем вас в убийстве вашего бывшего бизнес-партнера, мы всего-навсего проверяем вас на причастность к организации этого преступления.

– А в чем, собственно, разница? И при чем тогда та древняя история про футболиста, о которой я и сам постарался забыть. Ну изменила жена – с кем не бывает… И потом, срок давности какой за нанесение тяжких?

– Статья сто одиннадцатая Уголовного кодекса, по ней срок давности – десять лет, – просветил собеседника Гончаров.

– Ну вот, какие ко мне теперь могут быть вопросы? Так что судья примет на основании закона единственно правильное решение. А что касаемо убийства Степана, то время для допросов… – Сорин вскинул руку и посмотрел на свой «Ролекс», – уже истекло. Сейчас начало первого: я обычно в это время уже десятый сон вижу. Так что вам пора уезжать. – Евгений Аркадьевич неожиданно улыбнулся: – Вы знаете, этот наш разговор напоминает мне спектакль одного актера. Я мог бы сразу прервать разговор, потому что это даже не театр, а художественная самодеятельность. Но почему-то мне стало интересно, что вы там нарыли… потому-то я и решил пообщаться с вами, а не вы со мной. Ведь нет никакой записи, нет протокола, куда были бы внесены мои показания. Вы же и сами понимаете это.

Евгений Аркадьевич широко улыбнулся – как студентам на вводной лекции, – давая понять, что он знает все, и продолжил:

– Так вот, я по своим каналам выяснил, что бывший подполковник, заместитель начальника районного управления полиции, который вдруг перешел в Следственный комитет на умопомрачительно высокую должность и даже досрочно был произведен в полковники юстиции, что удивило очень многих, но с этим еще будут разбираться… Так вот, полковник юстиции Гончаров к исполнению своих обязанностей еще не приступил, а следовательно, всякое производимое им расследование является незаконным. Поэтому наверняка будет произведена служебная проверка, результатом которой станет решение о служебном несоответствии, за которым последует отстранение от должности и от кресла, в которое, вы, Игорь Алексеевич, еще даже не присели.