Триктрак - Ольга Васильевна Болгова Страница 31

Он сунул ей в руки тетрадь и ручку, и ушел в створ прекрасной улицы Росси. Михайло Васильевич Ломоносов смотрел на Асю укоризненно, словно повторял: «Больше не приставайте на улице к мужчинам». Столь же осуждающе смотрели и бронзовые деятели Государства Российского, окружившие толпой монументальную фигуру Екатерины Великой в сквере напротив Александринки, куда Ася добралась через четверть часа, задыхаясь от стыда и волнения. На Садовой села на трамвай и лишь в общаге открыла конспект по разводным мостам, где под эскизом Дворцового криво и размашисто было начертано:

Анастасии, девушке, проливающей кофе…

Смолич

Конечно же, Ася продемонстрировала душевный автограф подругам Лёльке и Валентине, страницу из тетради вырвала и спрятала в кожаную папку, где хранила свои девичьи реликвии: вырезки из статей, фотографию-открытку Смолича из серии «Актёры советского кино», переписанные от руки ещё в школе любимые стихи, в общем, всякий милый сердцу и фантазиям хлам.

Перед майскими праздниками институт и общага деловито гудели, готовясь солидарно отметить эти дни вместе с трудящимися всего мира. Куратор группы, флегматичный доцент Амвросий Григорьевич Казбич, специалист по мостовым фермам, сурово предупредил, что все студенты должны явиться первого мая на демонстрацию, дабы пройти стройными солидарными рядами по Невскому и Дворцовой мимо правительственной трибуны — вот уже несколько лет она, вкупе со строительными лесами, перекрывала фасад Зимнего дворца, став неотъемлемо-скучным инородным атрибутом царственной площади.

Поначалу первый день мая подкачал, небеса несолидарно пролились прохладным душем-дождем на головы, флаги, транспаранты, портреты членов Политбюро и букеты бумажных цветов, затем смилостивились, видимо, пристыженные своим аполитичным поведением, и распахнули окно, через которое по мокрым улицам и лицам пощёчинами ударили солнечные лучи, заиграли в стеклах домов, наполнили сырой воздух недолгой свежестью.

Будущие инженеры покричали ура, пройдя перед трибуной нестройными рядами, а после демонстрации отправились всей компанией отвозить в институт транспарант «Мир, Труд, Май» и портреты Коротких и Галактионова — староста группы отвечал за них головой, за портреты, разумеется. По пути потеряли одного из членов Политбюро — как оказалось, оставили в вагоне метро, — так в суете и хохоте прошёл день.

Вечером в зале столовой соседней общаги электротехнического факультета устраивалась солидарная дискотека — шумное и смутное мероприятие. Столы сдвигались к стенам, на сцене-подиуме в дальнем углу устанавливали аппаратуру и огромные басистые колонки. Там весь вечер орудовала пара диск-жокеев, мечущихся между иглой проигрывателя и клавишами огромного студийного магнитофона. Представители мужской половины ради куража и храбрости, по сложившейся традиции редко являлись на танцевальный марафон с ясными головами, танцевать и приглашать девушек, за небольшим исключением, особо не стремились, кучкуясь своими компаниями, беседуя о чём-то, если можно назвать беседами взаимные попытки переорать оглушительные синкопы диско и рока. В зале было душно, сумрачно, по стенам шарил вращающийся софит с разноцветными стёклами, и время от времени казалось, что мир ирреален и несется в тартарары под бешеные музыкальные ритмы.

К Лёльке прочно приклеился Миша Утюгов, кружил с утра, ещё с демонстрации, а ныне они без устали танцевали, не расставаясь ни на минуту. Ася поболтала со знакомыми девчонками, станцевала пару быстрых танцев, взмокла и спустилась вниз, на улицу, подышать и отдохнуть от рёва музыки. В фойе столкнулась с Сашей Веселовым.

— Привет, ты что, убегаешь уже? — спросил он, перегораживая ей путь.

— Нет, я подышать. Привет, — ответила она.

— А, ну дыши, дыши… — бросил он и замахал рукой кому-то за Асиной спиной. Обогнув Веселова, она ринулась наружу. Вечер ударил в лицо прозрачным полумраком, прохладой, свежестью узкого двора, зажатого меж балкончатым фасадом пятиэтажной общаги и глухой стеной брандмауэра напротив. Грохочущие ритмы дискотеки, вырываясь из открытого окна, путались в молодой листве высоких старых каштанов, что теснились во дворе. Ася постояла в их тени — возвращаться в душный зал не хотелось, но также не хотелось оставаться одной в этот взбудораженный вечер. Она вернулась, попав в ритм «обреченно летит душа от саксофона до ножа» Машины времени, отпрыгала быстрый танец, найдя в толпе Лёльку с Утюговым. Диск-жокей объявил белый танец и запустил неизменно проникновенное «Бывают дни, когда опустишь руки, и нет ни слов, ни музыки, ни сил…» Возникший из толпы Веселов подхватил Асю под руку, безапелляционно-уверенно увлекая за собой. Она не стала отказываться, хотя вскоре о том пожалела — Ася всегда сомневалась в своих хореографических способностях, хоть медленный «фокстрот» и не требовал особых умений, но Веселов, нависнув над нею тяжёлой громадой, неуклюже топчась на одном месте, изображал всё что угодно, но только не танец. Он о чём-то спрашивал, и Ася, почти не разбирая его слов, невпопад соглашалась, чем дальше, тем больше начиная подозревать, что соглашалась на что-то лишнее, а Веселов прижимал её все теснее и дышал в ухо все жарче, обдавая стойким запахом спиртного. Она еле дождалась, пока отзвучат последние аккорды, и нырнула в толпу, спасаясь бегством от неугодного кавалера.

Дискотеку покинули всей компанией, пошумели под каштанами и потянулись в свою общагу, в просторную девчоночью тройку на третьем этаже, загрузившись вином, собранными всем миром закусками, гитарой, магнитофоном и пьяной молодой бесшабашностью. Пили и пели хором под гитару, потом инструмент взял бард-пятикурсник, известный в узких кругах, широта его репертуара простиралась от уличных баллад в стиле знаменитых «Колоколов», белогвардейских романсов про упавшего духом поручика Голицына и о паре гнедых, что везли останки блудницы, до философско-романтических напевов Городницкого и Берковского.

Веселов оказался рядом с Асей, старательно ухаживая за нею весь вечер. Она смирилась, стараясь все же держать дистанцию, хотя это было не просто. Веселов что-то шептал ей на ухо, бард пел про окаянные губы, когда дверь в комнату распахнулась, и на пороге явился Лёня Акулов, тотчас встреченный восторженными воплями и стаканом вина. Именно его-то как раз и не хватало для полного комплекта к кружащейся Асиной голове, Веселову и весенней ночи. «Пусть думает всё, что ему угодно, если он вообще что-то обо мне думает», — вяло решила она, беседуя с ухажером и стараясь не смотреть на Акулова, но чувствуя на себе его взгляд. Или она это придумала, и он вовсе на неё и не смотрел? Так и оказалось, когда она решила проверить, глянув в Лёнину сторону, и наткнувшись на его затылок. Ася встряхнула головой, которая в ответ на столь небрежное обращение закружилась еще сильнее, к горлу подступила тошнота, стало трудно дышать, словно перекрыли кислород. «Меня от него уже тошнит», — почти весело подумала она, поднимаясь с кровати, на которой сидела. На пол из-под сетки с грохотом