Тридцать дней тьмы - Дженни Лунд Мэдсен Страница 3

Бастиан, Ханна была единственным настоящим писателем. Все остальные «писатели», чьи опусы он печатал, были авторами поваренных книг, детективов или же низкопробных авантюрных романов – всего этого вполне безобидного, легко усваиваемого чтива. Здесь имелись сплошь готовые ответы, однозначно хорошие и плохие люди, всегда получающие свое решение проблемы. Романы Ханны никогда не содержали ответов. В них и вопросов-то не было. Они заставляли читателя задуматься. Погрузиться в текст. Прочувствовать его. А это далеко не каждому дано. Ханна привыкла иметь дело с элитарным читателем. И прекрасно понимала, что это не она должна была бы вынашивать планы расставания с Бастианом, а ему уже давным-давно следовало ее бросить. Работать с ней трудно, книги не продаются. То, что вот уже четырнадцатый год Бастиан настаивает на ее сотрудничестве с его издательством, может объясняться лишь тремя вещами: престиж, филантропия и отсутствие коммерческой жилки. Каждый раз, когда она задумывалась над этим, третья причина представлялась ей наиболее правдоподобной. В секундном приступе желания помочь другу вести дела более рационально она решила, что просто обязана ему чем-то отплатить. Позвонив Бастиану, она объявила, что придет на книжную выставку. Все равно сегодня ей не пишется. Бастиан был счастлив.

2

Закурив у входа в «Белла-центр»[2], Ханна уже успела пожалеть о своей инициативе. Наполнив легкие сигаретным дымом, она собиралась с силами и попутно разглядывала разношерстную публику, входящую и выходящую сквозь приводимые в движение нажатием руки револьверные двери из толстого, захватанного пальцами стекла. Седые пенсионеры, приехавшие из Ютландии энтузиасты, дети – все стремились побывать в этом мире книг. С этими людьми ей и предстояло побеседовать. О господи милостивый, убей меня медленно!

– Извини, но может, ты все же отойдешь подальше от входа с этой своей сигаретой?

Обернувшись, Ханна едва не уткнулась носом в прическу женщины, которую в прежние времена вполне можно было бы принять за прекрасную доярку. Эта же, по всей видимости, была детским воспитателем, и ее осветленные волосы отросли на добрых четыре сантиметра со времени последнего окрашивания. Посмотрев с высоты своего роста вниз на женщину, Ханна заметила горящее в ее глазах возмущение. Воспитательница с видом оскорбленной добродетели окинула стоящую позади нее беспокойную стайку детишек.

– Зона для курящих вон там.

Женщина показала на строение, расположенное так далеко, что Ханна едва смогла его различить. Ханна наградила ее широкой улыбкой.

– О’кей, так мне что же теперь, в Швецию отправляться, чтобы выкурить сигаретку?

– Все это ради детей. При виде курящих они тоже могут захотеть. Или даже получить рак.

– Увидев, что я курю?

– Вдыхая дым.

Устав пререкаться, Ханна перевела взгляд с доярки-воспитательницы на ребятишек, которые глазели на нее, как на какого-то Дарта Вейдера. Затем наклонилась к стоящему первым сопливому краснощекому мальчугану и протянула ему дымящуюся сигарету.

– Докурить хочешь?

Мальчик в испуге замотал головой. Ханна выпрямилась и посмотрела в глаза воспитательнице.

– Сама видишь, ни на какие гадости я никого не сподвигну.

Потушив и отшвырнув окурок, Ханна повернулась и вошла внутрь, разом окунувшись в выставочный ад и пропустив мимо ушей истошный вопль воспитательницы, требовавшей бросать окурки исключительно в урну.

Закутки из книжных прилавков со стоящими тут же продавцами составляли стены лабиринта, по которому бродили самые разные люди – от благообразных седовласых пенсионеров до юных парочек с детьми. Одни – в поисках очередного книжного шедевра, другие – в надежде встретиться с любимым писателем, однако большинство – в попытке сбежать от домашней тоски и скуки. Накрутив на голову платок, Ханне удалось, пробираясь вперед, избежать встреч с коллегами, журналистами и читателями. Дойдя до стенда, на котором были расставлены ее книги, она вдруг покрылась холодным потом и почувствовала, что ей становится трудно дышать. Обострение проклятой агорафобии! Так вот где ей придется раздавать автографы. Бастиана все еще не было видно, а ведь он обещал, что придет. Она с досадой констатировала, что все ее выставленные книжки, судя по всему, по-прежнему стоят на месте и непохоже, чтобы кто-нибудь ими интересовался. Кроме Ханны на стенде маячила лишь фигура издательской практикантки. Когда Ханна сняла платок, практикантка ее не узнала.

– На эти книжки специальное предложение: две по цене одной. Никак не расходятся, хотя сами книги действительно отличные. Автор – дважды лауреат литературной премии «Северного совета».

Ханна почувствовала, как у нее неприятно засосало под ложечкой.

– Этому писателю никогда не присуждали премию «Северного совета» в области литературы.

– Да не может такого быть. Это ведь Ханна Краузе-Бендикс. На самом деле, она одна из лучших датских писателей, просто ее мало кто знает. Между прочим, мой любимый автор.

У Ханны возникло острое желание извлечь из сумки револьвер, которого, к счастью, там никогда не было. Убийственный сарказм оставался ее единственным оружием.

– О’кей, любимый автор, говоришь? В таком случае какой из ее романов можешь порекомендовать?

Практикантка слегка помедлила, чувствуя, что завралась.

– «Я прихожу в тишине» – вещь и вправду эпическая.

– Эпическая?

– Ну, знаешь, книга и вправду довольно-таки необычная, но таков уж писательский стиль. По-настоящему глубокая вещица.

– Глубокая?

– Ну, понимаешь, это сложно объяснить, потому что…

– Потому что ты ее не читала? – перебила Ханна.

Практикантка растерянно моргала, силясь собраться с мыслями для достойного ответа. Однако Ханна ее опередила.

– Как ты можешь продавать на книжной ярмарке произведения, которые, как утверждаешь, читала, когда слепому видно, что о литературе тебе известно не больше, чем самому последнему неграмотному…

– Неграмотному кому?

За спиной у Ханны неожиданно выросла двухметровая фигура Бастиана. Взглянув на Ханну, он перевел вопросительный взгляд на съежившуюся за прилавком, едва не плачущую практикантку.

– Неграмотному идиоту.

Ханне было досадно, что в голову ей не пришло какое-нибудь более утонченное оскорбление. В то же время она с раздражением отметила, что практикантке, похоже, не были ведомы ни страх, ни стыд, так что ни о каком нервном срыве речь не шла. Вместо этого девица выпрямилась и приосанилась, наверняка убежденная в том, что сейчас ее шеф – высоченный красавчик Бастиан – выведет напавшую на нее женщину в наручниках вон из здания. Ханна знала, что он этого не сделает.

– Клаудия у нас новенькая, изучает литературоведение.

Услышав это представление и наверняка не оставляя мыслей о наручниках, Клаудия выпятила грудь и развернулась к Бастиану.

– Просто я пыталась рассказать этой клиентке о творчестве Ханны Краузе-Бендикс, а она на меня накинулась и обругала.

Ну разумеется. Женщина, с готовностью принимающая на себя роль жертвы. Как банально!

Практикантка Клаудия покосилась на Бастиана. Так где же наручники?

Ханне же их конфликт даже начал нравиться. Если ей повезет и Бастиан