Забавы мертвых душ - Галина Владимировна Романова Страница 28

Прежде, когда зрение еще было острым, она, бывало, любила сидеть с вязаньем возле окна. Ряд провяжет, в окошко уставится. Еще пару рядов сделает, снова в окно уставится. Хорошее было занятие! И время шло быстро, и вещички новенькие появлялись. То шапочка, то шарфик, то носочки. Много на ту пору у нее обновок вязаных случалось. А уж про то, сколько новостей она своим друзьям каждый вечер приносила, и говорить нечего.

Потом зрение стало слабеть. Дочка вязать запретила. Велела больше гулять. А с кем гулять, с кем? Восемь лет назад не стало их общей с Михаилом подруги – Маши. Теперь вот и Михаила тоже не стало.

Как же он так мог?! Как посмел оставить ее одну? Устал, написал! От чего, от кого? От самого себя? Характер-то был о-го-го какой. Что виноват, написал. А в чем? В ерунде какой-то. Люди куда большие грехи на себе носят, и никто в петлю не лезет.

Нет, записка его – сущая чушь. Просто он не мог без Маши. Не мог ее забыть. И что бы ни говорил ей, в чем бы ни пытался убедить, Валентина Ивановна уверена: Михаил наложил на себя руки, чтобы скорее с Машей ТАМ встретиться. А того не знал, дуралей, что не встретятся они ТАМ никогда. Маша была хорошей, доброй. И жила по Божьим законам. А он что натворил?

А ей вот теперь что делать? То она хоть за ним приглядывала. Приболел – принялась ухаживать, за питанием его следить. Ей занятие. А теперь что ей делать?

Тут на районе принялись новость обсуждать, что будто вчерашний зэк какую-то коммуну организовывает для пенсионеров. Что-то такое мудреное задумал: и не дом престарелых, и не санаторий, а что-то среднее меж этим. И многие уже заявки ему отнесли. Те, кто согласен в его затее участие принимать.

– Он здание огромное за городом выкупил. Сейчас там с ремонтом хлопочет. А те, кто заявки ему отнес, уже у него работают. И он им платит! За каждую смену по договору. Всем, говорит, дело найдется. Сестры Гладковы будто уже пекарню организовали там. И хлеб начали выпекать. Говорят, за хлебом этим даже очередь. А еще хочет там кафе открыть. И кондитерскую. Ты бы, Валя, поговорила с ним. Ты же знатным была кондитером…

Вечером она сразу позвонила дочери и с возмущенным фырканьем поделилась новостями. А дочка неожиданно посоветовала подумать.

– Ма, мне кажется, это классная задумка.

– Пахать на старости лет – это хорошо? – возмутилась она, но уже не так уверенно.

Дочь у нее была умной и серьезной. И с Михаилом помогала, когда он захворал и пока еще не надумал в петлю лезть.

– Ты подумай, мам. Я читала в новостях об этом Центре. Там все как-то очень правильно организовано. Никакого обмана. Никакого отъема квартир и сбережений. Почти санаторий, только самим себя обслуживать по возможности. А если кто захочет, то и подработать сможет. – И дочь в точности повторила слова ее соседки. – Ты же была знатным кондитером, мам.

– Была, пока хозяйка не погнала меня, взяв вместо меня молодую соплячку, – вспомнилась застарелая обида.

– А оттуда тебя никто не погонит…

Вот как плохо, что Михаила теперь нет, а! Он точно ей посоветовал бы что-нибудь. И она не сидела бы перед окном и не наблюдала каждое утро, как собираются у автобуса Карелина старые дуры и старые дураки. С шутками и смехом усаживаются и едут за город. А оттуда приезжают с песнями! Может, они там что-нибудь такое одурманивающее принимают? Может, он их там накачивает чем? А развязка-то непременно наступит. И останутся глупые престарелые соседи на бобах.

Вот был бы жив Михаил, они бы вместе пораскинули мозгами и подумали бы, что и как.

Валентина Ивановна тяжело вздохнула и с сомнением покачала головой. Нет, Миша ни за что не одобрил бы эту затею. Он Карелина на дух не переносил. Он даже его помощь пожилым соседям воспринимал как подвох. Так и не простил ему гибель своей любимой Маши.

– Ни один тюремный срок не способен сделать из зверя человека, Валя, – уверял он, когда Карелин вернулся из тюрьмы. – Только дай ему волю и время. Как бы себя ни выставлял этот Карелин, внутри он зверь!

Валентина Ивановна с ним не спорила. Ему было виднее. Ему было больнее после гибели Маши. Они ведь серьезно относились друг к другу. Даже шутили что-то насчет женитьбы. Может, и поженились бы, останься Маша в живых. Но она погибла. И Михаил угас. И сколько лично она – Валентина Ивановна Миронова – ни пыталась ему понравиться, ничего у нее не вышло. Он предпочел повеситься, чем с ней сойтись и жить одним домом.

На стоянку заехала машина. Валентина Ивановна, вытянув шею и всмотревшись, нахмурилась. Она ее узнала. На этой машине ездила их участковая – Мария Сергеевна Климова. Хорошая девочка. Умная, рассудительная, справедливая. Но вот то, что она вокруг Карелина крутится, Валентине Ивановне категорически не нравилось.

– Она влюбилась в него, Валя, – так сказал Михаил незадолго до своего самоубийства.

– Да будет тебе! – отмахнулась она тогда от него.

– Я в людях разбираюсь, уж поверь мне. Она на него, видела, как смотрит? Нет? Я видел. А как она меня отчитывала при всех, когда я митинговал после убийства Зины. Так за него заступалась, так заступалась. Курица…

Может, в чем-то Миша был и прав. Климова из того самого подъезда не вылезала. Без конца туда совалась. А иногда подкарауливала Карелина прямо во дворе. Как в тот день, когда она нашла Мишу в петле.

Валентина Ивановна удобнее устроилась на высоком мягком стуле, вспомнила, что именно видела тогда перед тем, как спуститься к Мише.

Да, все верно. Климова так же вот приехала. Сунулась в подъезд Карелина. Но быстро вышла оттуда. Его дома не было. Он потом появился, вышел из-за угла с кожаной папкой под мышкой. И своей расхлябанной походкой, которую некоторые тут считают красивой, двинулся прямиком к Климовой.

Дальше Валентина Ивановна не видела ничего. Она поехала лифтом к Мише, чтобы сообщить ему подсмотренные дворовые новости. Хотела сообщить новости, а нашла его. Неживого. Дверь он открытой оставил.

Климова между тем, поговорив с кем-то по телефону, поправила вязаную шапку, убрала