Загадка поместья «Ливанские кедры» - Катерина Теерлинк Страница 21

– Но говорят, у него довольно скверная репутация. Неужели и это не имеет для тебя никакого значения?

– Я не верю и ничего не хочу об этом знать! Слышите?! Ничего мне не говорите о нем! – почти выкрикнула Иветт.

«Мой бог! – вздохнула про себя Вивьен. – Глупая и упрямая как ослица. Угрожать, уговаривать, пугать, молить – все бесполезно. Любые доводы бессмысленны, если в ответ слышишь только «хочу» и «не хочу». Даже если этот Мельяк у нее на глазах вытащит у кого-то из кармана кошелек, она все равно не поверит. Разговаривать с Иветт – только тратить впустую время и портить себе настроение. Раз так, будем считать, я сделала все, что могла. И на этом можно закончить. Больше не желаю ничего слышать ни про этого Мельяка, ни про Иветт, ни про приданое».

– Великолепно! – с воодушевлением воскликнула она, испытав некоторое облегчение. – Тогда пойдем скорее смотреть твои орхидеи.

На обратном пути они застали на веранде только тетю Агнес. Она задумчиво смотрела на долину и ничего не замечала вокруг, пока леди Алертон не окликнула ее.

– Присядь рядом со мной на минутку, – попросила мадам де Навен.

Иветт, пользуясь возможностью, тут же ушла в дом, а леди Алертон подошла и опустилась в соседнее кресло.

– Пока не забыла, – начала мадам де Навен. – Хотела бы сказать тебе, что мистер Хейворд на удивление здравомыслящий молодой человек.

– Я знаю, – леди Алертон невольно улыбнулась.

– В наше время подобные ему большая редкость. Он прирожденный коммерсант.

– Я догадывалась о чем-то подобном.

– Рада слышать. Но ты ничего не понимаешь в людях и не умеешь правильно использовать их талант. Что он делает у тебя? Наверняка занимается какой-то чепухой. Думаю, было бы разумно забрать его себе. Такой человек мне бы очень пригодился.

– Не отдам, тетя. Он мне и самой пригодится, поверьте.

Вивьен не переставала удивляться, насколько же по-разному Диди и тетя Агнес воспринимали мистера Хейворда. Но тут леди Алертон вспомнила, как он обычно вел себя в беседах с малознакомыми людьми – просто слушал и молчал. Лицо его при этом приобретало отсутствующее выражение, глаза устремлялись к потолку, и в целом он производил впечатление человека не от мира сего. Поскольку она знала его почти с детства, подобное поведение не пугало ее и не вводило в заблуждение. Вивьен прекрасно понимала, что именно так он лучше всего запоминает то, что ему говорят. Но других подобная манера отталкивала или вызывала недоумение. Однако с тетей Агнес он держался совершенно иначе, и это было довольно удивительно. Интересно, чем же вызвано такое преображение? Но только леди Алертон решила задать вопрос, как мадам де Навен воскликнула:

– Ну нет так нет. Что же это мы все о нем? Я же не из-за этого тебя позвала.

– А из-за чего?

– Я все время думала о нашем разговоре и теперь сомневаюсь, что поступила правильно.

– Вы имеете в виду то, что высказали свои подозрения насчет смерти моего отца?

Вивьен посчитала, что предположение тети – плод бурной фантазии или некоего чудачества, не более того. Но обижать ее, высказав это мнение вслух, не хотела. Проще было выслушать мадам де Навен еще раз и побыстрее обо всем позабыть.

– Не совсем. В первую очередь правильно ли я поступила, что отдала тебе дневник.

– Вы хотите, чтобы я его вернула?

– Даже не знаю, – неуверенно проговорила тетя Агнес. – Когда я только приехала сюда, то думала, что делаю все верно. И даже когда говорила с тобой, так думала. Если бы Фредерик хотел, чтобы записи никто не увидел, он бы попросил меня уничтожить дневник. Но он этого не сказал. Как я понимаю, он имел для брата определенную ценность. И, возможно, Фредерик желал бы, чтобы кто-нибудь другой узнал, что там написано. Но теперь я начала сомневаться… а нет ли там чего-то опасного для того, кто им владеет? Ведь брат был убит…

– Но, тетя… – не выдержала Вивьен, хотя дала себе зарок только слушать и не подвергать сомнению услышанное.

– Не спорь со мной. Я не сумасшедшая. Все это произошло у меня на глазах, поэтому я знаю, о чем говорю.

– Если это было так, почему вы не сказали сразу? Мне и Уильяму.

– В то время я этого не понимала. Все произошло так стремительно, что у меня просто не было времени все осмыслить. Много позже я не раз возвращалась к тому моменту, когда Фредерику стало плохо. И чем больше я об этом думала, тем больше убеждалась, что его отравили. Именно поэтому я спросила у нескольких докторов, как выглядит сердечный приступ. Что человек чувствует, и как это видят окружающие. И я утверждаю, что причина не в сердце. Да, в конечном счете оно остановилось. Но не само по себе, ему помогли.

– Я не буду с вами спорить, тетя Агнес. Но почему вы решили, что дневник чем-то опасен для меня? Вы владели им целый год, и с вами ничего не произошло.

– Не знаю. Могу только предположить, что никто не знал, что он у меня. И еще потому, что я так и не узнала его тайны. Поэтому прошу тебя, сожги его. Мне так будет спокойнее.

– Хорошо, тетя Агнес, – кивнула Вивьен и поднялась с места.

– Задержись еще на минутку, прошу тебя, – попросила ее мадам де Навен. – Мне нужен твой совет.

Леди Алертон покорно опустилась на место.

– Видишь ли… – начала тетя, с трудом подбирая слова. – Дело в том… Даже не знаю, как сказать… Словом, у меня есть бумаги… Нет, нет, не с этого следовало бы начать… Пожалуй, так. Мне пришлось предпринять кое-что. Но ты должна меня понять. У меня не оставалось выбора… Я обратилась в бюро, хотя, наверное, этого не стоило делать…

Вивьен покорно слушала, как тетя Агнес блуждает в словах, не решаясь перейти к сути вопроса. Но та, промучившись некоторое время, окончательно запуталась и окончательно потеряла решимость изложить суть дела, которое ее тревожило. Наконец ей это и самой надоело.

– Нет, давай на время оставим это. Мне надо еще подумать. Ты обязательно обо всем узнаешь, но только позже…

– Хорошо, тетя Агнес. – Вивьен встала и направилась к двери.

Когда она входила в дом, то услышала, как мадам де Навен с сожалением вполголоса произнесла, обращаясь к самой себе: «Как я жалею, что втянула тебя в это…»

Но леди Алертон не придала этому разговору особого значения. Конечно, любое упоминание о смерти отца было для нее тягостно. Но если откинуть трагические события, то все остальное звучало совершенно неправдоподобно