Кто вынес приговор - Алексей Фёдорович Грачев Страница 21

трудом разъезжались две подводы. Длинные заборы зияли щелями, дырами сквозь них видны были огороды, покрытые снегом, не испачканным еще печной копотью. Дома стояли, по большей части, двухэтажные: низ - из камня и кирпича, отекающего от влаги, верх - деревянный, нередко с балкончиками, со светелками. В одном углу проезда возвышалась часовенка, сложенная из красного и белого кирпича, - высокие узорчатые ворота, окрашенные в зеленый цвет, решетились пробоинами. Напротив часовенки темнели развалины сгоревшего в мятеж дома. Сейчас между стенами, косяками бродил ветер, бинтуя кирпичные раны свежим снегом, вскидывая куски толи.

С другого угла стояло длинное, облинявшее снаружи здание бывшей гостиницы "Неаполь". За гостиницей начиналось хлебо-булочно-кондитерское заведение Синягина, тоже состоящее из двух этажей, с пристройками во дворе.

Леонтий дважды обошел проезд, разглядывая дома, окна, в которых иногда были видны лица людей. Может, кто из них видел налетчика или же убитого гражданина. Решив так, он стал заходить во дворы, встречаемый лаем и наскоками собак, грохотом щеколд, кислым выражением на лицах хозяев этих домов. Его приход отрывал жильцов от дел. Студенты-квартиранты, перестав читать книги, спустив ноги с кроватей, расспрашивали о подробностях.

В полуподвале девочка-нянька только смотрела испуганно, дергая неослабевающе люльку, подвешенную к потолку на костыле. В хорошо убранной комнате двое - муж и жена - пили чай. Отставив чашку, хозяин, растирая взопревшее лицо снятым с самовара полотенцем, похоже, не отвечал, а выговаривал:

- Мы же из бани, ай не видишь. Какой же сказ.

Только в одном из дворов, неподалеку от заведения Синягина, повезло Леонтию. "На козлах" понуро сидел парень без шапки, в пальто, накинутом прямо на рубашку. Тупо смотрел себе под ноги, обутые в валенки. Он с трудом поднял голову - в глазах, набухших от влаги, таилась тоска тяжелобольного человека.

- Из розыска, значит, - прохрипел он. - А я тоже в милиции служил, в уезде. До армии. А потом вот горел в бронепоезде на Дону. Легкие спалил начисто, задыхаюсь...

Ветерок, пробиваясь из сада, сквозь чащу деревьев, трепал широкие полы пальто, поднимал их время от времени, показывал Леонтию голые палки ног.

- Убили вчера вечером, около десяти часов, человека в Овражьей улице, - стал рассказывать Леонтий, отводя глаза от больного. - Не слыхал? Не видел ли чего?

Парень вдруг закашлялся, зацарапал горло желтыми пальцами, сплюнул со столом:

- Слыхать слыхал, а видеть - нет.

Леонтий постоял немного и повернул к воротам.

- Эй, а ты не мадьяр? - услышал он голос за спиной. Бывший боец, слабо ступая по снегу, шел к нему. - У нас в полку и китайцы воевали, и чехи, и немцы, и мадьяры были... Такие вот носари, мадьяры-то...

Леонтий улыбнулся: вот оно что. Ох, уж этот нос. Однажды в бессарабском селе приняли за молдаванина, украинцы принимали за хохла, черкес встретился - заговорил на своем языке с ним в Балте, в одном еврейском местечке евреи уж очень приветливы были к нему, принимали за своего, вероятно.

- Нет, русский я, - ответил. - Настоящий великоросс.

- Так видел я девушку около этого времени. Прачкой она у булочника Синягина. Шла домой... Может, и видела кого...

- Как ее зовут?

- Не познакомился, - сказал дрогнувшим голосом бывший боец, - хотел бы, а стесняюсь. Кому я теперь нужен. До весны не дотяну. Средь ночи как мешок с песком кто-то кидает на грудь, и не скинешь его, кричу даже, заплачу от тоски, от жути...

Он отвернулся, а Леонтий мягко положил руку ему на плечо.

- Спасибо тебе, красноармеец. А о болезни не думай, вот весна придет - легче будет дышать, поверь мне...

Что он мог еще ему сказать? Бережно прикрыл за собой дверь во двор, даже вытер лоб - так взволновал его весь этот разговор. В раздумье направился через проезд к улице, к заведению Синягина. От печали, наверное, и совершил промах, как понял позже. Ему пройти бы парадный вход в магазин, открыть калитку в воротах - и увидел бы в глубине двора баньку, оборудованную под прачечную. Там стирала белье нанятая недавно Синягиным эта вот сирота Поля. Была она тонка, худа, скора на ногу. Черные прямые волосы закидывала назад, схватывая в две косички. Большие темные глаза смотрели на все вокруг дико и настороженно, с тревогой. Встретиться бы с ней - и узнал бы, может, у нее, что видела она человека в пальто, похожем на крылатку, быстрого, пробежавшего мимо нее, и другого, в белых бурках, лежавшего у забора. Он показался ей пьяным. Испугавшись, она сразу же побежала домой, рассказала булочнику. Тот велел ей молчать. "Не твое это дело, Полька, затаскают потом, чего доброго, и не рада будешь. Да еще шпана отомстит".

Но Леонтий вошел прежде всего в магазин и в кондитерскую. Еще до революции в этом же каменном здании Синягин торговал москательными товарами. Висели на стенах дуги и хомуты, громоздились на полу колеса для телег, поблескивали топоры, бренчали на металлических тарелках весов гвозди всякого размера.

В революцию лавку прикрыли, а вот с нэпом снова по аренде у коммунального хозяйства в нее въехал бывший владелец. Только занялся теперь другой торговлей, как видно, более выгодной. В одной половине покупатели приобретали хлеб, муку. В другой, отделенной от магазина фанерной перегородкой, открылась кондитерская.

- Это можно, - тряхнув кудрями, пообещал приказчик, услыхав просьбу работника из уголовного розыска видеть самого хозяина. - Авдей Андреевич на кухне, пробуют сладости... А вы пройдите в кондитерскую, будьте любезны.

Леонтий прошел в кондитерскую, присел за ближний к дверям столик, накрытый скатертью. Из-за стойки на него уставилась жена Синягина в белом фартуке, с унылым сухим лицом:

- Тебе чего, парень?

- Хозяина, - ответил Леонтий, оглядывая кондитерскую, светлую, чистую, обогреваемую двумя каминами. Несколько человек, одетых добротно, не спеша пили кофе, заедая пирожками. Хозяйка молчала - недоумевала, видимо, и терялась в догадках: то ли выгнать забравшегося в куртке да в шапке за столик, то ли подождать, что будет дальше. В дверях появился сам Синягин - в халате, плотно облегающем его грузное тело. Вразвалку протопал к столику, поклонившись, подсел:

- Чем могу быть полезен?

Он попытался сделать грозное лицо, но мускулы щек тут же размякли, и вышла лишь кислая улыбка. Оглянулся на хозяйку,