Искатель, 1999 №9 - Олег Суворов Страница 2

забыл, что самую дикую и отчаянную ревность вызывают не самые красивые женщины, а самые стервозные! Кроме того, ты забываешь о самом удачном определении любви, которое дал твой древнегреческий тезка — старик Платон. Любовь — это стремление к бессмертию, поэтому, утратив любовь, я потерял и интерес к бессмертию… Вот что самое печальное. А ведь до этого даже в ее невыносимом упрямстве мне виделся призрак вечности!

— Ну, раз философствуешь, значит, успокоился! Кстати, для большего успокоения вот тебе цитата из сочинений одного средневекового монаха: «Телесная красота заключается всего-навсего в коже. Ибо если бы мы увидели то, что под нею, — подобно тому как беотийская рысь способна видеть человека насквозь, — то уже от одного взгляда на женщину нас бы тошнило! Привлекательность ее составляется из слизи и крови, влаги и желчи. Попробуйте только помыслить о том, что находится у нее в глубине ноздрей, в гортани и чреве: одни нечистоты. И как не станем мы касаться руками слизи и экскрементов, то неужто может возникнуть у нас желание заключить в объятие сие вместилище нечистот и отбросов?» Что скажешь?

— Для морга эта цитата — в самый раз.

— Для жизни — тоже.

Платон захлопнул журнал и взял свой стакан. Приятели чокнулись и, выпив, дружно поморщились. Закуска была самой скромной — «докторская» колбаса и соленые домашние огурчики. Патологоанатом прекрасно знал любовную историю своего приятеля, но искренне сочувствовать ей ему мешали проблемы в собственной семейной жизни.

Несколько лет назад Филиппа Сергеевича Коновницына уговорили поработать на полставке в его родном медицинском институте, после чего он неожиданно — и весьма страстно! — влюбился в одну из студенток — стройную и симпатичную молодую девицу, моложе его как минимум лет на двадцать. Поначалу — особенно когда он принимал у них зачеты и экзамены — она весьма благосклонно принимала знаки его внимания и даже отчасти гордилась этим на виду у остальных подруг.

Однако по окончании института — а он лично готовил ее ко всем экзаменам — роли переменились. Теперь уже Филипп буквально вымаливал каждую новую встречу, с ужасом думая о том, что будет, если она вдруг познакомится с каким-нибудь молодым человеком и…

Это «если» произошло на шестой год их знакомства. Накануне Восьмого марта Филипп, как и все мужчины, мучился проблемой подарка для своей возлюбленной. Идею ему подсказал последний по времени разговор.

«Я не могу сейчас с тобой встретиться, — заявила тогда Вера, — поскольку должна заботиться о своем детеныше».

«Что за детеныш?» — замирая от ужасного предчувствия, осведомился Филипп.

«Китайский пекинез».

«Ох, лучше бы мы с тобой завели маленькую красивую девочку, — облегченно вздохнул врач. — В отличие от мальчиков, которые, когда подрастут, обязательно начнут пить, курить, нюхать клей «момент», ругаться матом и заглядываться на публичных женщин, девочку можно воспитать такой же целомудренной, как ее мать, а затем выдать замуж за человека, который бы так же боготворил ее, как я боготворю тебя».

«Ну и как ты собираешься заводить такую девочку?» — ехидно поинтересовалась Вера, после чего Филипп тут же решил проблему подарка. Он купил два комплекта красивого постельного белья и послал ей его через посыльного из магазина. Не прошло и десяти дней, как он узнал, что это белье уже вовсю используется по назначению. В тот вечер он позвонил Вере домой, и ее мать (которую, кстати говоря, как и всех других родственников, Филипп лечил абсолютно бесплатно) самым невозмутимым тоном произнесла убийственную фразу: «А Вера вышла замуж, и теперь они с мужем снимают квартиру!»

После этого в жизни сорокалетнего врача начался период сплошного безумия. Он пил почти два месяца подряд, а выпив, встречался с продажными женщинами, неизменно жалуясь им на жестокость своей юной возлюбленной. На «оплаченный» период это помогало неплохо, но затем начиналось похмелье и все повторялось снова. Более того, в перерывах между приступами душевных страданий он еще ухитрялся ходить на работу, чувствуя себя совершенно разбитым.

Давно известно, что лучшее лекарство от душевных мук — это время, но когда это время проходит в непрерывном пьяно-похмельном угаре, то оно не отдаляет нашу память от страшного события, которое мы пытаемся пережить, а кажется скомканным в одно большое мгновение, из которого «торчат» обрывки смутных воспоминаний. Поэтому, по прошествии этих двух месяцев Филипп почти не успокоился — ему казалось, что та самая роковая фраза, с которой и началось его добровольное безумие, была произнесена всего пару дней назад. И от этой мысли все вновь вокруг стало болезненным и бессмысленным.

Именно в один из таких, самых невыносимых в его жизни периодов он и появился в морге у Платона.

— Ну, что — допиваем и пора спать? — осведомился тот, которому уже изрядно надоело смотреть на постоянно унылого приятеля.

Филипп кивнул, выпил и вскоре, выпущенный Платоном через заднюю дверь, оказался на улице.

Добравшись до дома ровно в полночь, он еще какое-то время уныло бродил по комнате, пил пиво, курил и размышлял о том, не вызвать ли ему на ночь очередную «девочку». Дважды он подходил к телефону, но чувство сильной физической усталости мешало снять трубку. И тут телефон зазвонил сам.

— Да? — пробормотал удивленный столь поздним звонком Филипп и через мгновение удивился еще больше, узнав голос отца. Они не виделись почти пять лет — то есть именно столько, сколько прошло со времени похорон его матери. Причиной столь долгой разлуки послужила нелепая ссора во время прощания с усопшей.

— Привет, сынок, — как ни в чем не бывало бодрым голосом заявил отец. — Извини, если тебя разбудил.

— Здравствуй. Нет, я не спал. А что-нибудь случилось?

— Да вот решил, наконец, уладить с тобой все наши давние недоразумения и пригласить тебя на свою свадьбу.

— Куда? — Филипп поначалу не поверил услышанному, поскольку его отцу уже перевалило за семьдесят.

— На свадьбу, — невозмутимо повторил отец. — Пойдешь ко мне свидетелем? Она состоится через два дня.

— Ну и на ком же ты женишься? — пьяно усмехнулся сын.

— Сколько лет твоей старушке?

— Двадцать шесть.

Филипп едва не выронил трубку, мгновенно вспомнив сегодняшний случай в морге.

— Ну так что, придешь? — довольный произведенным впечатлением, переспросил отец.

— Приду, однако… Зачем ты на ней женишься? Неужели у тебя хватило глупости думать, что она тебя любит?

— Дурацкий вопрос… Не ожидал от тебя! Впрочем, я отвечу на все твои вопросы, но потом. А пока — спасибо и спокойной ночи. Завтра я тебе перезвоню и скажу, куда нужно будет подъехать.

— Но…

— Потом, все потом, — резко оборвал отец и повесил трубку.

— Потом — это когда? — пробормотал