Похищение - Бернадетт Энн Пэрис Страница 2

3

Прошлое

– Когда приезжает твоя тетя? – поинтересовался доктор, отворачиваясь от папиной постели.

– Сегодня, но позже. Она едет из Парижа.

– Хорошо. – Ему будто бы полегчало.

Папа в кровати выглядит таким маленьким: тонкая как бумага кожа желтоватого оттенка, руки худые будто палочки. Рак распространился пугающе быстро. Диагноз поставили полгода назад, и вплоть до прошлой недели отец ходил, ел, пил. Теперь он не в состоянии обслуживать себя. Мне приходилось кормить и мыть его. Словно у меня появился ребенок.

– Что ты будешь делать? – спросил доктор. – После?

Я поняла, что это значит «когда папа умрет», и к глазам подступили слезы.

– Буду жить в Париже, с тетей, – сказала я, сглотнув их.

Я не любила врать, но боялась – если доктор узнает, что, кроме меня, за папой некому ухаживать, он отправит его в хоспис. А папа не хотел в хоспис, он хотел остаться дома. И никакой тети у меня не было, никого не было. Мне всего шестнадцать, и вскоре я останусь одна во всем мире.

После папиной смерти я хотела по-прежнему жить здесь. Я вполне способна сама о себе позаботиться – я много лет покупала продукты, готовила и убирала. Пришлось все взять на себя: из-за пьянства папа был не в состоянии этим заниматься. Но дом мы снимали, и, раз у нас не было родственников, которые могли бы меня забрать, меня бы передали под опеку. А я этого очень боялась.

Сначала я хотела спросить у мамы моей подруги Шэннон, нельзя ли пожить с ними – до следующего года, пока мы не окончим школу. Уверена, мне бы не отказали. Но летом они должны были переехать в Ирландию – мама Шэннон оттуда родом.

Они не знали, что я сама ухаживаю за папой. А когда спросили, я снова упомянула французскую тетушку – не хотела, чтобы обо мне тревожились.

– Кажется, ты говорила, у тебя нет родственников… – сказала Шэннон.

– Похоже, они с папой давно рассорились, – объяснила я. – Но когда он заболел, то позвонил ей и все рассказал. – Я помолчала. – Буду жить с ней в Париже.

Шэннон меня обняла.

– Она хорошая, твоя тетя?

– Чудесная.

В школу я не ходила уже две недели. Но это было неважно, все равно занятия почти закончились. Учителя знали о папиной болезни, а когда задавали вопросы, я говорила им то же, что и Шэннон: буду жить с тетей в Париже и в следующем году не вернусь.

Но я не собиралась в Париж, я хотела уехать в Лондон. Устроюсь там работать официанткой и стану откладывать на колледж.

4

Настоящее

Подняв к лицу дрожащие руки, я начинаю ногтями отцеплять скотч, который все еще заклеивает мне рот, а потом замираю. В комнате есть кто-то еще, слышно его хриплое дыхание.

Раздувая ноздри, прижимаю руки к лицу. Страх такой обжигающий, что хочется кричать. Застываю не дыша, но не слышу ни звука, и тогда понимаю: я слышала свое дыхание. Больше никого нет, я одна.

Дышать нормально не получается, и, отчаявшись, я болезненным рывком сдираю пластырь; кожу вокруг губ жжет, я начинаю жадно хватать ртом воздух. От вкуса клея вот-вот вырвет. Делаю глубокий вдох, успокаивая себя. Мне нужно подумать.

Разворачиваюсь в темноте и с вытянутыми руками шагаю туда, где, как мне кажется, находится дверь. Ударяюсь пальцами о стену и останавливаюсь. Она холодная, покрыта краской, а не обоями. Медленно вожу ладонями, различая кожей малейшую выпуклость и неровность, пока не нащупываю косяк двери и грубую поверхность створки. Веду руками вниз, нахожу ручку – круглую и гладкую. Обхватываю пальцами, поворачиваю. Не поддается.

Ощупываю стену рядом с дверью в поисках выключателя. Но не могу его найти.

Колочу в створку.

– Эй! – зову я.

Никто не приходит.

– Э-эй! – Теперь я уже кричу.

Нет ответа.

Упав на колени, очерчиваю пальцами контур замочной скважины и прижимаюсь к ней глазом. За ней только мрак. Становится еще страшнее.

– Выпустите меня! Пожалуйста!

Хватит. Держи себя в руках. Не дай страху победить.

Вспоминаю Неда. Его голос вчера вечером и то, что он сказал. Та комната внизу, в подвале, где держат Неда, она прямо подо мной? Слышит ли он мои панические крики? Из глубин души поднимаются слезы. Упираюсь лбом в деревянную дверь, снова прижимаю ладони к поверхности. Чувствую кожей заклепки и думаю о Кэролайн. О ее квартире в Лондоне с дверями, обитыми деревом. О доме, который благодаря ей у меня появился. Делаю еще один глубокий вдох. Нельзя сдаваться, я обязана все исправить.

– Шевелись, Амели, – шепчу я, – найди выключатель. Должен быть хоть один.

Поворачиваюсь к стене и ковыляю вдоль нее боком, шаря по ней ладонями от верха, высоко, как только могу достать, и потом вниз, к полу. Однако дойдя до угла, так ничего и не нахожу.

Двигаюсь вдоль следующей стены, и уже через несколько шагов мои пальцы где-то у пола находят розетку. Выпрямляюсь, кладу руки на стену, собираясь продолжить, и тут левая ладонь натыкается на что-то выступающее. Ощупываю: это деревянная доска, за ней окно, я чувствую раму. Царапаю ее края, пытаясь оторвать, но нахожу маленькие железные шляпки гвоздей. Они глубоко в дереве, слишком глубоко, не подцепить. Но сам факт, что окно есть, дарит надежду.

Двигаюсь мимо заколоченного окна и вдруг руки что-то находят – какой-то твердый объект. Изучив его, понимаю: это матрас, приткнувшийся в углу. Осторожно нюхаю: пахнет новым. На миг прислоняюсь к нему головой, адреналин растворяется. Но отдыхать некогда, нужно искать выключатель.

На стене за матрасом ничего, потому я его обхожу и иду вдоль следующей стены. Через четыре шага удается обнаружить дверь. На секунду кажется, что во тьме я сбилась и просто вернулась туда, откуда пришла. Но нет – это явно другая дверь.

– Есть кто? – зову я.

В ответ только тишина.

Нащупав ручку, поворачиваю ее. И вдруг без всякого сопротивления створка поддается.

Сердце замирает в груди, и я отскакиваю назад. Ни звука, ни движения. Пробираюсь внутрь, вытянув обе руки, и почти сразу же во что-то врезаюсь коленом. Лечу вперед, ударяясь руками о стену, и с криком падаю на пол. Обо что я споткнулась? Поворачиваюсь и касаюсь холодной эмали: унитаз.

Поднимаюсь с пола, разворачиваюсь, нахожу выход и ищу выключатель. Похоже, его нет: он должен быть на внешней стене. Осторожно возвращаюсь в комнату, закрываю дверь, обыскиваю стену. Ничего. При мысли о том, что придется