Современный зарубежный детектив-9. Компиляция. Книги 1-20 - Роберт Уилсон Страница 122

— А где сейчас ваш отец? — спросила Мерседес.

— Он умер два года назад.

— Может, вы помните еще одного свидетеля тех событий — агента вашего отца Рамона Сальгадо?

Фалькон бешено закивал и выложил ей, что Сальгадо недавно был убит и что он занимается расследованием этого дела. Тут выполз одышливый старик в феске и поставил на стол бифштекс с салатом, вдоволь попыхтев на тарелку и приборы.

— Если бы вы вели тогда следствие, то наверняка лучше бы разобрались в обстоятельствах гибели Мерседес, чем это сделала местная полиция.

— Почему вы так говорите?

— Вообще-то я сплетням не верю — в ресторане постоянно о чем-то судачат, — но тогда много чего болтали. Вполне достаточно, чтобы заставить любого, серьезно занявшегося расследованием той трагедии, поглубже копнуть это дело.

— Что вы имеете в виду, сеньора Ромеро? — тихо спросил Фалькон.

— Нехорошо дурно говорить о мертвых, но мы с Мерседес очень дружили, и мне было трудно принять ее гибель, особенно такую нелепую. Она ведь много времени проводила в море. У ее мужа, Мильтона, была яхта, и Мерседес несколько раз ходила на ней через Атлантику. Она была опытной и уверенной яхтсменшей, ошибок не допускала. Говорят, в ту ночь поднялся сильный ветер, в проливе начался шторм… но, я вам скажу, это была ерунда по сравнению с тем, что ей пришлось повидать в Атлантике. Говорили, она упала за борт, но я, например, в это не поверила. Мне, конечно, противен был весь этот треп о подозрительной беспечности вашего отца, потерявшего подряд двух жен. Но вашему отцу и Рамону Сальгадо не помешало бы предстать перед следствием и отчитаться в своих действиях.

Фалькон резко поднялся из-за стола, оставив нетронутый бифштекс, и вышел из ресторана. Он не желал слушать подобную чепуху. Люди любят позлословить о знаменитостях. Ну и пусть. Но он не намерен принимать в этом участие. Фалькон отправился прямо в отель «Рембрандт», бегом поднялся в свой номер 422, бросился на кровать, накрыл голову подушкой и зажмурил глаза.

Когда он проснулся, было уже темно и за проливом, над Испанией, бушевала гроза. Зарницы сверкали по всему горизонту, освещая громады кучевых облаков, клубившихся в ночном небе. На улице накрапывал дождь. Фалькон отыскал ресторан и поглотил жаркое из баранины с бутылкой каберне «Президент». С трудом дотащившись до отеля, он рухнул на кровать. Очнулся он в мокрой от пота одежде. Раздевшись, Фалькон залез обратно в постель. В окна хлестал и молотил ливень.

Утро пятницы выдалось сумрачным и серым. Ему оставалось навести справки еще в одном месте, где он не рассчитывал преуспеть больше, чем в двух предыдущих. Расплатившись в отеле, он вышел на улицу и взял такси до Тетуана. По дороге машина сломалось, так что до города Фалькон добрался только часам к пяти. Он стал обходить испанскую общину, надеясь найти кого-нибудь, кто знал семейство Гонсалес, занимавшееся в тридцатые годы гостиничным бизнесом.

К семи часам Фалькон окончательно заблудился в медине. Виляя по узким улочкам вслед за повозками, нагруженными свежей мятой, он неожиданно увидел картину, преисполнившую его отвращением и ужасом.

У тележки, заставленной металлическими бидонами, толпились женщины с калабашами,[121] в которые молочник разливал молоко. При виде белой густой струи Фалькон испытал позыв на рвоту. А гладкая белая невозмутимость полных калабашей заставила его развернуться и броситься со всех ног вон из медины.

Он отчаялся отыскать того, кто объяснил бы ему, о каком «инциденте» упоминается в дневниках отца. В недорогом отеле с баром Фалькон выпил пива и съел порцию отбивных в компании марокканцев под пеленой сигаретного дыма. Он поболтал с ними, чтобы отрешиться от гнетущих мыслей.

В ту ночь его разбудил сон, страшный сои, после которого он долго приходил в себя, шагая по тесному номеру. Сон был ни о чем, о какой-то жуткой белизне — бесформенной всепоглощающей пустоте, где нет ни воспоминаний, ни прошлого, ни настоящего, ни будущего. Она была концом времени и, казалось, тянула его к себе.

Отрывки из дневников Франсиско Фалькона

12 января 1958 года, Танжер

Сегодня я вернулся из мастерской рано, чтобы порадовать прогулкой Хавьера в его второй день рожденья, но их с П. дома не оказалось. Другие дети еще не пришли из школы. Дома была одна горничная, берберка, лопочущая на каком-то непостижимом диалекте, который понимает одна П. Вне себя от злости, я отправился обратно в мастерскую и исчертил холст жуткими серповидными красными мазками, будто прорубаясь сквозь вражеские ряды. Получилось произведение, насыщенное чудовищной энергией, ужасающей жестокостью, какую мне случалось порой проявлять на поле боя. Я сжег его и с почти сексуальным удовольствием наблюдал за тем, как огонь пожирает бугристые рубцы краски.

15 июля 1958 года, Танжер

Р. пришел ко мне в мастерскую (впервые!) в полном смятении: Г. снова беременна. Он ждал от меня нотаций. Я ничего не сказал, и он назвал меня настоящим другом. Врач его отругал. Он столько раз повторил, что это случайность, что я перестал ему верить. «На этот раз я ее потеряю», — произнес Р., и я почувствовал, как он ее обожает — так я когда-то обожал П., а теперь обожаю Хавьера. Я был тронут и попытался его успокоить. Все время беременности ей придется провести на одном месте, сказал он, и тут до меня дошло, что его, кажется, пугает тот факт, что ее нельзя перевозить. Когда я поднажал на него, он вдруг выпалил: «Нам всем надо вернуться в Испанию». Я решил, что у него проблемы с бизнесом, но он отказался мне что-либо объяснять.

25 сентября 1958 года, Танжер

Я был простаком. Мне следовало бы знать, что в бизнесе Р. безажалостен и расчетлив, а вот в делах сердечных он сущий мальчишка, подвластный прихотям своих, еще горячих, страстей. Теперь-то мне ясно, почему он так долго все от меня скрывал. Ему было стыдно. Просто поразительно, как это взрослый мужчина, живущий в Танжере, где оргии в духе Древнего Рима считаются таким же бонтонным мероприятием, как английские чаепития, может испытывать чувство стыда. Р. — это островок добродетели в океане бесстыдства. Развлечения с местными юношами он называет «противоестественными» и бегает от них как от чумы. Насколько мне известно, с тех пор, как они с Г. повстречались, он ни разу не имел плотских сношений, даже