Вопль кошки - Франческа Заппиа Страница 10

И с размаху распластывает правую руку по столу, а левой опускает на нее пилу с такой поразительной силой, что с первой попытки разрубает себе запястье.

13

Треск кости, разрубленной битой.

Восьмой класс.

Мы стали самыми старшими в средней школе, а почти все, кто усложнял нам жизнь (всякие Рафы и Лейны), перешли в старшие классы. Кое-кто еще оставался, но их было легко игнорировать. Со мной был Джеффри, который рос так быстро, что его одежда за ним не поспевала, и мое творчество, в котором все еще не было цветочков. Со мной была мама, которой я помогала с новой выставкой в галерее, и папа, который платил мне за то, что я помогала в организации его финансов.

Моя жизнь в тот год была длинной успокаивающей трансляцией белого шума, знакомого и неизменного.

За исключением тех случаев, когда я приходила к Джеффри домой и встречала там Джейка.

Тогда в голове разрывались барабаны, грохотали тарелки и оглушительно завывали трубы, и я не могла ни говорить, ни думать, ни даже нормально двигаться. Казалось, будто кто-то заменил мои суставы на смазанные шариковые шарниры, и мои конечности бесконтрольно болтались в разные стороны, что бы я им ни командовала.

Однажды мы зашли на кухню к Джеффри, а там за столом сидел Джейк и делал уроки. Он поднял голову и сказал Джеффри:

– Привет, Голосоломка, – и не успел Джеффри ответить своим ломающимся голосом, Джейк посмотрел на меня и прибавил: – И тебе привет, киса.

Мое лицо вспыхнуло, как петарда. Я стояла в дверях; Джеффри попросил Джейка не называть меня кисой и достал из холодильника две банки рутбира, а из кухонного шкафчика – большой пакет «Скитлс». Джейк не удостоил брата ответом и снова склонился над домашкой.

У меня в сердце тарелки, барабаны и трубы гремели так сильно, что ребра болели всю дорогу до комнаты Джеффри, где мы играли в видеоигры, наедались «Скитлс», напивались рутбира до сахарной эйфории и хихикали до поздней ночи, когда отец наконец-то приехал меня забирать. Я не понимала, что именно представляет собой Джейк и почему мое тело объявляет мне войну, когда он поблизости, но точно знала, что нуждаюсь в нем, как в солнечном свете. Больно было осознавать, что он рядом, но нельзя ни прикоснуться к нему, ни поговорить с ним – мы словно находились по разные стороны прочной стеклянной стены.

Восьмой класс был не так уж плох, потому что с Джейком мы пересекались совсем не часто. Джеффри иногда рассказывал о нем, но все реже и реже, и уже через несколько дней после встречи с Джейком белый шум всегда возвращался – и все возвращалось на круги своя.

В восьмом классе мне не приходилось сталкиваться с другими девочками, которым нравился Джейк. Не нужно было видеть его каждый день. Мне нравилось мечтать о нем на расстоянии, сидя на уроках английского языка и воображая, каково было бы встречаться с ним, каково было бы не терпеть его насмешек. Это облегчало щемящую боль в груди хотя бы ненадолго.

Треск

За сегодня я увидела столько крови, что не хочу ее видеть больше никогда.

Стол весь в ней. Как и бита. И рука Джейка, и его лицо. Она стекает на пол струйками, густыми, как сироп.

Я не знаю, что делать. Она повсюду.

Отрубив себе правую руку, Джейк тут же бросает бейсбольную биту к ногам Джеффри и во все горло зовет Рафа.

Раф чуть не выбивает дверь. Я хватаю Джеффри, и мы, отпихнув Рафа с дороги, бежим по длинному коридору, мимо прокуренных комнат и жестоких игр. Когда добегаем до входной двери, арбалетный болт вонзается в дерево прямо рядом с моей головой. Я проталкиваю Джеффри вперед.

– Сюда они за нами не погонятся.

Я твержу эти слова снова и снова, сначала крича, потом все тише и тише; мы уже совсем далеко от администрации.

В Школе тихо. Мы слишком шумели.

Джеффри позволяет мне таскать его туда-сюда, как бумажную куклу, даже когда я немного теряюсь. Через несколько минут я чувствую, как тяжела его рука. Он уже не бумажная кукла, а мешок с цементом. Я останавливаюсь посреди коридора перед высоким рядом темных шкафчиков, давно покинутых своими хозяевами. Джеффри на мгновение замирает, отрешенно глядя себе под ноги, а затем приваливается к шкафчикам и сползает на пол. Темные брызги крови на его жилете уже подсыхают. Я опускаюсь перед ним на колени. В уголке его лица – кровавая капелька, и мне хочется ее стереть, но нечем смочить пальцы.

Я снова и снова вижу, как Джейк разрубает себе запястье, каждый раз с нового ракурса. Я уже знаю: этот образ со мной навсегда. Насилие оставляет шрамы.

– Не все ему поверят, – говорю я. Тихо – впрочем, для этих темных коридоров все слишком громко. – Не все админы такие, как Джейк. А наших мы защитим. Скажем, чтоб не выходили из Фонтанного зала и не передвигались по коридорам без друзей. Не обязательно доводить до драки. Сами они наружу не сунутся, а мы их не вынудим.

Глаза Джеффри страдальчески сжимаются в тонкие черточки. Рот у него не умеет закрываться – а у меня не открывается, – и теперь опущенные уголки и квадратные зубы придают ему тревожный, испуганный вид – я это замечаю у него все чаще. Он обхватывает голову, словно пытаясь вернуть ей прежнюю форму.

– Джеффри, – говорю я. Хватаю его за предплечья, но не пытаюсь отодрать его руки от головы.

– Зачем он это сделал? – спрашивает Джеффри. – Зачем он бросил в меня биту? Зачем он подстроил все так, будто это сделал я?

Я молчу.

– Я не хотел такого, – говорит он. – Зачем он себе по руке рубанул? Я этого не хотел, я не хотел его злить, я не знал, что он подумает, будто мы его обвиняем…

– Джеффри, – шепчу я. Он смотрит на меня, и его глаза снова округляются. – Мне очень жаль.

Он наконец опускает руки.

– Мне нужно с ним поговорить, – произносит он и поднимается, хватаясь за шкафчик. – Он еще может меня послушать… Я же могу ему помочь… Он послушает…

Джеффри делает шаг прочь. Я хватаю его за руку и за жилет.

– Нельзя. Джеффри, нельзя! Он так сделал – сделал так, будто это ты на него напал, – чтобы была причина больше никогда не пускать нас в администрацию. Если Раф тебя увидит, он тебе башку прострелит из арбалета. Иди сюда. – Я дергаю его