Феликс Меркулов - Он не хотел предавать Страница 10

— Что-то случилось?

— То, что обычно: появилась другая. Юра был такой человек, он не мог долго скрывать, лгать. Однажды он просто сказал: «Между нами все…» И вернул мне свой билет — мы должны были вместе куда-то пойти, я купила билеты, — он вернул мне билет и сказал, что я могу вместо него пригласить кого-нибудь другого…

Ольга вытерла набежавшие на глаза слезы. Голос ее сорвался в хрип.

— Порой мне хочется отыскать ее. Узнать, кто она. Увидеть ее своими глазами. Знаете, что бы я сделала, если бы ее нашла? — Во взгляде Ольги загорелся мстительный огонь. — Если бы я ее нашла, то за волосы приволокла бы на Юрину могилу и колотила, колотила башкой о постамент: смотри, любуйся, что ты наделала… Потому что, я уверена, Юра застрелился из-за нее. Это она довела его. Понимаю, нельзя винить человека, если он кого-то не любит. Но тогда почему она сразу прямо не сказала ему: нет! Юра очень искренний, прямой человек, он бы все понял, смирился, переболел, перемучился — но это было бы лучше. Нет, она его держала при себе, не любила, но держала, как вещь… Может, вам тяжело представить, как такое возможно, но женщине легко понять другую женщину, у нас одинаковые змеи в сердце живут. Она его не любила и в то же время держала при себе, не отпускала. Он истерзался весь, я это видела. Это она виновата в его смерти!..

Гольцов и Михальский смотрели вслед уходящей девушке в темном пальто.

— Ну что скажешь? — первым нарушил молчание Георгий.

— А что я должен сказать?

— Ты ей веришь?

— В смысле?

— В смысле «шерше ля фам». Что здесь замешана женщина?

— Я верю, — кивнул Михальский. — А ты что, нет?

— Не знаю. Застрелиться из-за бабы?!

— А чем тебя не устраивает такое объяснение?

Георгий молчал.

— Что, для тебя это недостаточно веская причина?

— Лично для меня — нет, — сухо ответил Гольцов, глядя в сторону.

Михальский посмотрел на друга, хотел сострить в ответ, но вовремя вспомнил, что в доме повешенного не говорят о веревке. Больное место Гольцова — его семейные неурядицы — не тема для дружеских подначек. Он посмотрел на часы.

— Слушай, Гошка, мне пора бежать. Дон Горец Альварец Быстрый ждать не будет.

Георгий понял, что он имеет в виду кубинца.

— Я вспомнил этого подполковника Карпентера. Сволочь. Тебе он нужен?

— Не знаю, пока думаю.

— Не верь ему.

— Ты же знаешь, Гольцов, я никому не верю, — сказал Яцек и, выдержав паузу, добавил: — Кроме тебя…

— И на том спасибо, — усмехнулся Георгий.

— Так ты едешь или нет?

— Нет. Побуду еще немного.

— Только не мучься над вечными вопросами жизни на трезвую голову, понял?

— Ты что советуешь мне, напиться?

— Не совсем так. Советую не пить в одиночестве. Я свободен после семи. Звони!

Глава вторая

Зеленые глаза беды

1

Когда журнал «Форбс» включил фамилию Завальнюка в список «Сто самых богатых людей России», ее обладатель пережил нечто вроде кризиса среднего возраста. Так уж случилось, что за шумом жизненных битв сорокалетний миллионер — основатель холдинга «Угра» — Егор Ильич Завальнюк так и не успел расслышать нежный шепот любви, первый лепет ребенка, зов бескорыстной дружбы… Вскарабкавшись на вершину мира, он вдруг с разочарованием увидел, что стремиться, кроме как вниз, больше некуда, а неутоленная жажда получить все то, чем обделила жизнь в юности, в до отказа заполненной делами зрелости, с каждым днем нарастала, требуя неких сильных решений.

И ключиком к таким решениям оказался Стас Беняш. Литсекретарю Завальнюка отводилась роль Санчо при Дон Кихоте и Лепорелло при Гуане, хотя на самом деле он, скорее, исполнял роль блудного сына, которого у Егора Ильича на самом деле никогда не было.

Нельзя сказать, чтобы эти двое понравились друг другу с первого взгляда. Некоторое время литературный секретарь был для хозяина всего лишь «странной игрушкой безымянной», безличным существом, про кого в очереди говорят: «Я вон за тем мужчиной в пальто». Впрочем, в день их встречи он был вовсе не в пальто. Это был молодой человек в голубых вельветовых брюках, который сидел в кожаном кресле, по-ребячьи болтал ногой, и на острых носах его лакированных туфель играли отсветы пламени в камине.

Стас Беняш очутился в загородном имении Завальнюка в Жуковке специально ради интервью с хозяином. Был понедельник, а уже в четверг интервью кровь из носу должно было появиться в журнале, с которым Стас в ту пору сотрудничал. Его редакторша месяц договаривалась и утрясала время и дату интервью, но в конце концов произошло именно то, чего больше всего не любят в своей работе репортеры: все в сборе, а персона грата неожиданно заявляет, что у нее внезапно изменились планы и сегодня интервью не состоится. И чего ради, спрашивается, они перлись в тмутаракань, в Жуковку, когда Стас мог бы сидеть в теплой квартире перед своим любимым «ньютоном» и писать заметку о доме Майкла Джексона на острове Сен-Мартен в Антильских Нидерландах? Там поп-звезда и домище на берегу залива с пеликанами, а тут какой-то Завальнюк и какая-то Жуковка. Как говорится, что он Гекубе, что ему Гекуба? Сижу и плачу…

Фотограф и редакторша из отдела оформлений рассредоточились по усадьбе в поисках диковинок, достойных внимания своих читателей. Хозяин дома, не обращая на Стаса ни малейшего внимания, перебирал бумаги на своем столе. Глядя в лицо Завальнюка, лишенное всякого выражения (если не считать сосредоточенно сдвинутых бровей), репортер думал: «Вот передо мной тип, которому неведома мучительная проблема выбора. Он всегда знает, как следует поступить и что для него на первом плане, что на втором, а что на последнем… Ничего против не имею, вообще-то я даже уважительно отношусь к таким людям, если бы не одно «но»: в данный момент для него на последнем месте нахожусь именно я со всеми своими мелкими и незначительными (по масштабам глыбищи Завальнюка!) личными интересами».

И от этих мыслей Стасу захотелось вывести «радушного» хозяина из равновесия. Словом, в кабинете миллионера Завальнюка назревал «бунт «маленького человека».

Метод для своего бунта Стас выбрал неоригинальный, хрестоматийный. Зацепившись взглядом за первое попавшееся — за картину в багетной раме, висевшую за спиной хозяина, молодой человек в голубых вельветовых брюках задиристо спросил:

— Что это за мазня там у вас за спиной?

Завальнюк всем корпусом по-медвежьи грузно развернулся в кресле. Несколько секунд Завальнюк смотрел на картину, затем, мельком взглянув на репортера, занял прежнее положение. Хотя теперь он все так же перебирал бумажки, но видно было, что тон вопроса его покоробил.

— То есть я хочу сказать, что на измайловском вернисаже подобной халтуры навалом, — нагло продолжил Стас, — но если это память о вашем покойном обожаемом дядюшке, тамбовском живописце-самоучке, то миль пардон. Чувствуется влияние парижского модерна с примесью арт-нуво, но в провинциальном преломлении это звучит девственно-свежо, как девушки у пруда Борисова-Мусатова… Кстати, как вы относитесь к творчеству представителей русского модерна?

Завальнюк посмотрел на краснобая долгим взглядом, наверняка не предвещавшим ничего хорошего.

Не выдержав этого прищуренного, стального взгляда, Стас отвел глаза от его лица и переключился на дальнейшее изучение интерьера кабинета, не отказав себе в удовольствии разбомбить кабинет в пух и прах (в переносном значении), обозвав его купеческим гнездом и темным царством и ехидно заметив, что в углу не хватает только портрета предка — купца первой гильдии, написанного каким-нибудь ярославским богомазом.

Затем, не сбавляя темпа, он поделился сплетнями о распределении наград Русского Пен-клуба. Попутно вкратце пересказал содержание новой книги Эдички Лимонова, автора, как оказалось, абсолютно неизвестного Завальнюку. На бойкий вопрос репортера: «Читали?» — Егор Ильич буркнул: «Не слышал, нет»…

Засим он разругал Лимонова за претенциозность и заигрывание с плебсом и заявил, что слово «убогость» имеет слишком положительную окраску для того, чтобы употреблять его преимущественно к новому мюзиклу «Норд-Ост».

— Смотрели?

— Послушайте, сколько вы получаете в месяц? — перебив его, неожиданно задал не вполне тактичный вопрос хозяин кабинета.

Вообще-то вопрос нельзя было назвать неожиданным — Стас сам его спровоцировал.

Решив, что отныне он обречен искать место подметальщика в метро, Стасик хотел остановиться, но уже не мог: Остапа, что называется, несло. Мысленно простившись с насиженным стулом в редакции журнала и коллегами по перу, он назвал сумму, вполне соответствующую скромной должности репортера светской хроники, и с любопытством висельника стал ждать, что будет дальше.