Андрей Дышев - Два шага на небеса Страница 31

Усталость, жаркая и тяжелая, навалилась на меня, как оголодавший за зиму медведь, но я не мог уснуть. На темном потолке плясали желтые отблески воды, точно символизируя события безумно длинного дня.

Я встал, сел на стол и прижался щекой к иллюминатору. На черной поверхности воды, словно блины на тефлоновой сковородке, покачивались три световых пятна. Значит, в трех каютах по этому ряду не спали. Ни госпожа Дамира, ни генерал, ни Алина. Если бы я мог прочесть их мысли! Да хотя бы одним глазом увидеть, что они сейчас делают, и это сразу бы продвинуло мое увязнувшее расследование. Я полагал, что на «Пафосе» мне предстоит развязать узел, связывающий только двоих пассажиров: автора письма и злоумышленника. Оказалось, что хитрым и донельзя запутанным узлом повязаны едва ли не все пассажиры, включая капитана и его дочь! Я совершенно не был готов к такому повороту событий.

С чего теперь начать? – думал я, глядя на ближайший от моего иллюминатора «блин». Он стал щербатым, как луна в момент затмения, – наверное, Алина тоже подошла к иллюминатору и смотрела на аспидную поверхность моря. С чего начать? С Мизина, которого кто-то неудачно шарахнул по голове топором?

Я вспомнил, как один мой знакомый из автосервиса, большой любитель детективных романов и криминальных фильмов, сказал: «Я высчитываю преступника на первых страницах книги. У всех писателей и сценаристов один и тот же трюк: преступником они делают того, кого менее всего можно заподозрить». Тогда я, кажется, посмеялся над выводом своего знакомого. А сейчас мне показалось, что в этой формуле есть рациональное зерно.

Допустим, я имею дело с очень умным преступником, который обеспечил себе железное алиби. Тогда, пользуясь формулой моего автослесаря, начнем просматривать список пассажиров «с конца», с самых на первый взгляд «чистых».

Я включил настольную лампу, сел за стол и вынул из барсетки ручку и блокнот. Итак, кто вообще выпадает из списка пассажиров? Во-первых, я сам. Во-вторых, Стелла – она все время была рядом со мной. В-третьих, сам Мизин, потому как даже при желании нанести самому себе увечье он не смог бы дотянуться топором до затылка, чтобы оставить ровный вертикальный шрам.

Осталось шестеро.

Покусывая кончик ручки, я уставился в иллюминатор. То, чем я сейчас занимался, напоминало мне игру в поддавки. Я должен был отмести логику, мотивы и прочий фактический мусор, оставив лишь интуицию, вывернутую наизнанку. Кого, положив руку на сердце, я подозревал меньше всего? Лора – раз. Капитан – два. Виктор – три…

Я записал имена в той последовательности, в какой они пришли мне в голову, и обвел их кружком. Теперь я должен был их оправдать. Минут за пять до нападения на Мизина Лора спускалась в салон с чашкой кофе для Алины. Подтвердить, что девушка спустилась именно за пять минут до нападения, а не за одну минуту, может только Алина, с которой у меня, естественно, никакого разговора не получится. Увы, алиби капитанской дочки пока осталось неподтвержденным.

Дальше: капитан. Все, что говорила о его перемещении Лора, можно сразу забыть. Дочь будет выгораживать отца, что правильно и естественно. Капитан, оказывается, мог на некоторое время оставить штурвал и спуститься в коридор. И никто этого бы не заметил, кроме дочери, так как палуба в это время была пуста. Значит, у капитана тоже не безупречная «биография».

Виктор. Когда генерал обнаружил Мизина, врач находился в своей каюте. Что могло помешать Виктору за несколько минут до этого ударить Мизина, отшвырнуть топор и тихо запереться в своей каюте? Ничто не могло помешать. А потом он стал активно оказывать своей жертве первую медицинскую помощь и мысленно ругать себя за то, что промазал.

Я со злостью скомкал список. Любой из этих «наименее подозреваемых» теоретически запросто мог напасть на Мизина. А что тогда говорить об остальных?

Алина. Моя заноза. В момент нападения на Мизина она была ближе всех к шестой каюте. От салона до места происшествия – пять-семь секунд спокойной ходьбы. Причем по пути находится пожарный щит. Она ударяет Мизина, тотчас поднимается к бару и заказывает у Лоры кофе. Спускается в салон, раскрывает книжку и обеспечивает себе алиби. Потом, когда мы все столпились у каюты врача, она стала демонстративно мерить шагами коридор…

Генерал. Этому старому и мудрому воину ничего не стоило заранее приготовить топорик, встать у двери своей каюты, прислушаться и в тот момент, когда Мизин зазвенел ключами, бесшумно открыть дверь, сделать всего два шага через коридор и ударить по лысой голове. Потом положить топор на пол и вернуться к себе в каюту. Услышав стон, он «первым обнаружил» Мизина и тотчас сообщил о происшедшем капитану. Вор всегда кричит громче всех: «Держи вора!»

И, наконец, госпожа Дамира. Тот же сценарий, что и у генерала, только умудренная жизненным опытом Тортила не стала кричать и звать на помощь. Спряталась у себя в каюте, откуда вышла лишь тогда, когда Виктор с генералом внесли Мизина в каюту врача. А мотив этого поступка я готов был предсказать со стопроцентной гарантией: Дамира решила без моей помощи расправиться со злоумышленником, чтобы не выплачивать мне оставшуюся часть гонорара.

Вторая бумажка, смятая в комок, полетела на пол. Я снова повалился на кровать, уже спокойный и почти счастливый.

Кроме меня, Стеллы и Мизина, под подозрение попадали все.

Глава 21

Пробуждение солнечным утром на яхте, когда каюта наполнена золотистыми бликами, и зеленые волны облизывают иллюминатор, и романтично курлыкают чайки, – чистая страница жизни, которую, при воспоминании черной страницы вчерашнего дня, хочется прижать к губам и оставить нетронутой до самого вечера.

Я проснулся рано, в седьмом часу, чувствуя необыкновенный прилив сил и стремление к решительным действиям. Самое интересное, что у меня не было сколько-нибудь конкретного плана этих действий, но меня это ничуть не смущало, и я безоговорочно принял принцип Наполеона: главное – ввязаться в драку, а там видно будет.

Окатив себя ледяным душем, я освежил лицо лосьоном «Нивея», стоящим на парфюмерной полочке под зеркалом, смастерил прическу а-ля Нефедов, к которой уже успел привыкнуть, и впрыгнул в брюки. Тут на ковер беззвучно упал маленький голубой предмет, на который я едва не наступил.

Я поднял его и положил на ладонь. Блочок двойного лезвия для дамского бритвенного станка «Жиллетт» напомнил мне о том, как очень давно, на материке, именуемом Евразией, я вместе с избалованной манекенщицей Эммой хулиганил в гостинице «Южная». Тогда мне казалось, что я вот-вот поймаю жар-птицу за хвост, что все так просто: стоит выяснить гостиничный номер по кассовому чеку, как вся криминальная структура в одночасье рухнет и изо всех щелей врассыпную кинутся злодеи.

Мне захотелось с резонерскою любовью похлопать самого себя по плечу и сказать: ничего, старичок, мудрость приходит с опытом. Я вздохнул и кинул лезвие в мусорную корзину. Промахнулся, и лезвие, кажется, угодило куда-то за унитаз.

До завтрака оставалось еще около двух часов, но у меня уже не было сил сидеть в каюте, словно в комфортабельной камере-одиночке. Я прихватил несколько рекламных буклетов, предвосхищающих райскую жизнь в отелях Кипра, и распахнул дверь.

И в коридоре, как на фоне декораций, пришел в движение театральный статист. Я застал Мизина за делом, которое он наверняка хотел сохранить в тайне. Резко выпрямившись перед капитанской каютой, он волчком повернулся к ней спиной и, продолжая череду движений, поднял руки над головой, словно потягиваясь, и притворно зевнул.

– Доброе утро! – приветствовал он меня, хорошо маскируя некоторую неловкость.

Я не мог ошибиться: Мизин что-то высматривал у капитанской каюты или же подслушивал, склонившись у замочной скважины, а я застал его в самый разгар этого интимного процесса.

– Доброе утро, – ответил я. – Там что-то интересное?

– Очень, – блеснув золотом, усмехнулся Мизин. Он понял, что притворяться уже не имеет смысла.

– Как твой затылок? – поинтересовался я.

– Заживает как на собаке.

– Главное, чтобы подсматривать не мешал.

Мизин с охотой улыбнулся, принимая мой юмор.

– Кто владеет информацией, – ответил он, заталкивая обе руки в узкие карманы джинсов, – тот крепко спит.

– По-моему, эта пословица звучит несколько иначе, – предположил я.

– Какая разница! – ответил Мизин, дернув щекой, и вытащил из кармана раздавленную пачку дешевых сигарет. – Полнейший нонсенс, никакого адекватного восприятия!

Последнюю фразу он произнес с такой агрессивной убежденностью, что я не сразу понял, очень умная эта фраза или наоборот.

– Может, поделишься? – спросил я.

– Чем? Куревом?

– Нет. Информацией.

– А что в обмен? – стал торговаться Мизин, поднося огонь зажигалки к сигарете.

– А что ты хочешь?

– Я подумаю, – кивнул он, выпуская облако дыма. – На досуге.