Андрей Воронин - Никто, кроме тебя Страница 28

Вот сейчас, например. Какого черта он сюда приперся? Ну выходил из магазина араб, что из того? Про самого араба все вилами на воде писано, а бежать в каждое заведение, куда ему случилось наведаться, совсем уже глупо.

Не получается пока, не складывается. В старину бы, наверное, помолились в храме. Но вера в Бога должна с молоком впитываться, иначе она будет чем угодно, только не верой. А у него внутри все задубело: прокалено огнем и подморожено стужей.

Чтобы настроиться на боевой лад, Комбат еще раз отправился на место гибели друга. Наверное, впервые с момента прибытия он что-то предпринимал без особой нужды, без расчета получить информацию. Даже общаясь с Вороной, Рублев никогда не забывал, что этот парень прожил в городе всю жизнь, каждое его слово помогает быстрее освоиться в чужом мире.

Только теперь Комбат отрешился от мыслей о полезном и бесполезном, от привычной настороженной внимательности. Шел, не торопясь, в тишине, припоминая разные случаи, в которых Коля принимал участие.

Вспомнил август девяносто первого в Москве, когда они с крыши рассматривали в бинокль Белый дом и собравшуюся рядом толпу. Ощущение позора от зрелища танков, лязга гусениц на улицам Москвы. Свои будут стрелять по своим?

Рация молчала.

– Ты понимаешь, что в любую минуту может поступить приказ? – не в первый уже раз спросил Красильников. – У тебя в голове укладывается?

– Представь себе цепочку, – ответил тогда Комбат. – Большой начальник, начальник поменьше, наш с тобой командир. У кого-то хватит сил сказать себе: все. Маневры и передислокации еще можно устраивать, но кровопускание – никогда. Опозорим всю армию. От Калининграда до Курил.

– Хорошо, если хватит. А если нет – никому не захочется быть крайним?

– А мы с тобой для чего? На, погляди. Видишь того мужичка с трехцветным флагом?

– Что за знамя? Ты можешь себе представить, как кто-нибудь из нас такое выносит из боя на груди?

– Непривычно, конечно. Знамя вообще менять плохо… Но я не об этом. Видишь мужичка? Ведь он не побежит, если мы сейчас двинем. Наш мужичок, да еще в запале.

– Да, этот уж точно не интеллигент.

– Не побежит. Положить его на месте – во имя чего? Может, он и не прав, хрен его знает. Но те, кто затеял игрушки с танками – уж точно перемудрили.

Комбат отчетливо помнил все подробности: закат, гул, доносящийся от Белого дома, серьезное Колино лицо. Неисправимый шутник, Красильников даже под пулями умудрялся выдать короткий анекдот или весело поддеть кого-то из ребят. В тот августовский день, когда риск погибнуть или получить ранение был минимальным, улыбка ни разу не появилась на Колином лице…

Был еще один день – тогда их сбросили в Фергану. Сбросили срочно, даже не успев объяснить, кто там кого режет и под каким предлогом. Вырывая жертвы у обкуренных юнцов, Коля первое время действовал прикладом – было строго-настрого приказано не открывать огонь. Но под действием анаши этот сброд боли не чувствовал. Собьешь его наземь, а через пару минут видишь – бегает, как заведенный, на другом конце улицы.

Коля тогда раздобыл милицейскую дубинку. Потом рассказал, что вырвал у одного из местных ментов, которые частью попрятались, частью открыто перешли на сторону толпы. Дубинкой он молотил четко. И с арматурным прутом на него кидались, и с ножом. Удар почти без замаха, как мухобойкой и привет семье – никакая доза тут уже не поможет, товарищ очухается не скоро.

Многим бы руки-ноги переломали, если б стояла такая задача. Только она была совсем другой – спасти как можно больше. Двуногие существа, раззадоренные беспомощностью жертв, когда-то учились в советской школе, ходили на субботники и поступали в комсомол. А теперь пятеро из них гонялись за голой, истерзанной женщиной – та бежала стремительно, подгоняемая смертным страхом. Еще несколько радостно пинали ногами лежачего, пытающегося прикрыть ладонями голову.

Вот тогда Рублев в первый раз увидел у Коли плотно сжатые губы и холодок в глазах. Человек, даже прошедший Афган, мог бы сломаться от зрелища садистской жестокости. Если б не ожесточился сам, не стиснул зубы в гневе, когда лупишь в полную силу, удовлетворенно ощущая, что ломаешь ключицы, ребра, челюсти.

На обратном пути в огромном брюхе “транспортника” Коля прижимал к себе двух детей с раскосыми глазами – мальчика и девочку, на глазах у которых мать изнасиловали, а потом забили палками. Внутри самолета, не предназначенного для перевозки пассажиров, было холодно, дети дрожали. Коля сидел на ящике, совсем не в героической позе, но чем-то напомнил Комбату статую советского солдата с ребенком на руках в Берлине.

И вот Коли Красильникова больше нет. Конечно, нельзя утверждать твердо, пока своими глазами не увидел трупа или не получил экспертных данных. Но пустоты внутри прибавилось, и это плохой признак. Ощущение, которое никогда не обманывало.

Сумерки, бурьян, уцелевший в оврагах, где не так печет солнце. Запах пропитанных шпал и нагретых рельсов – запах цивилизации, который не даст сбиться с пути, выведет к месту. Вон и очертания вагона без колес. Теперь уже недалеко.

Вторая неделя пребывания здесь. Как вспомнишь о Коле, дни кажутся пустыми, никчемными. Но что делать, если противник все реже вступает в открытую схватку, если его не так просто разглядеть, вычислить. А тем более, когда ты давно уже не на службе и не можешь воспользоваться запасом оперативной информации.

Что-то низко пролетело над головой. Летучая мышь. Здесь они попадаются ближе к ночи, даже в двух шагах от гостиницы, на бульваре.

Вот здесь они лежали, если верить Фархаду-киши. Верить можно, ты же увидел тогда едва различимое, потерявшее цвет пятно крови. Сейчас, в темноте, его не найдешь.

– Прости, Коля, – глухо произнес Рублев.

За что он просил прощения? За то, что не оказался рядом, не прикрыл, как прикрывали друг друга много раз? За сумбурные теперешние дни в Баку? В небе беззвучно вспыхивали и гасли зарницы, и Комбат наконец отрешился от окружающего, от необходимости слышать кожей, видеть затылком, быть готовым сгруппироваться, откатиться в сторону. Нейтрализовать эффект внезапности, а потом уже принять бой – хоть даже голыми руками.

Сейчас он позволил себе слиться с пейзажем, раствориться, потеряв очертания. Забыть, что он здесь один – на чужой земле, которая уже далеко отплыла от материка, именуемого Россией.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава 1

Электрички уже не ходили, и Комбат подсел на товарняк, сбросивший скорость перед узловой станцией. После Насосной состав снова разогнался, дробный перестук слился в монотонную лязгающую ноту. Рублев забрался на крышу контейнера, снял, чтобы не запачкать, белую рубашку с короткими рукавами и лег на спину, раскинув руки. Он чувствовал прилив новых сил, новой решимости.

Прозвучала трель – неестественная и фантастическая в ночи, среди пустоши, где деревья заменяли одинокие силуэты старых нефтяных вышек. Звонил Кямран:

– Где ты, Борис? Смотри, шеф такой вещь не любит.

– Мы с ним договаривались: в пределах часа я на месте.

– Поступай как знаешь. Только шеф долго не терпит.

– Все объясню, когда вернусь. Еще через пятнадцать минут, когда состав подкатывался к станции Баку-товарная, мобильник затренькал снова. Рублев уже приготовил отповедь, но на сей раз звонил Ворона.

– Привет. Проверка связи.

– Давай без таких выражений. Чтобы не казаться круче, чем мы есть на самом деле.

– Не разбудил?

Комбат взглянул на часы.

– Логичный вопрос в половине четвертого. Если бы разбудил, я бы ответил по-другому.

– Ты и сейчас не слишком ласково. Новенького ничего?

– Нет.

– Ну, тогда извини за беспокойство. Рублев почувствовал, что был, наверное, слишком строг.

– Все в порядке. Звони, когда нужно. Парень, конечно, шустрый и не из робкого десятка. Но ничто так не заставляет нервничать, как неизвестность. Это Комбат знал по себе.

В гостинице он появился в четверть пятого. Нашел Кямрана в казино, где тот присматривал за порядком. Игра продолжалась, но многие из ее участников напоминали выброшенных на берег рыб: красные вытаращенные глаза, отвисшие нижние челюсти, подрагивающие в пальцах сигареты. Комбат впервые задумался о том, что азартные игры – это прежде всего игры на выносливость. Кое-кто из участников даже сейчас, к рассвету, выглядел свежо и подтянуто. Именно такие останутся в выигрыше.

– Где шеф? – спросил Рублев у Кямрана.

– Отдыхает.

– Надо бы перед ним оправдаться.

– Он не требовал звонить. Я сам, чтобы ты на неприятность не попадал.

– Хочу первым к нему попасть, пока голова у человека свежая. Скажи, будь добр, где он?

Кямран немножко подумал и назвал номер на четвертом этаже.

– Смотри не разбуди раньше время – сильно не любит такой вещь.