Игра на выживание - Андрей Михайлович Дышев Страница 27

снижение становится всё более стремительным. Снова вспыхнуло – совсем рядом – и тотчас оглушительно треснула молния, разрывая своим острым жалом тучи. Ее трупный свет на долю секунды выхватил из темноты землю. Как мне показалось, она была совсем близко, в каких-нибудь двух-трех метрах, этакая болотистая полянка с округлыми, поросшими жирным мхом кочками, и я даже ноги согнул в коленях и подтянулся на стропах, ожидая приземления. Но я продолжал падать, и подо мной по-прежнему была пустота, и когда сырой воздух снова вспыхнул, я уже отчетливо увидел то, что сначала принял за болотные кочки. Подо мной теснились плотные, упругие, как пучки шпината, кроны могучих деревьев. Они сплелись друг с другом воедино, и на их волнистой поверхности не было видно ни малейшего разрыва или проплешины, куда я мог бы направить парашют.

Тучи остались выше, и теперь я снижался под проливным дождем, который барабанил по куполу парашюта, как по зонтику. Черные кроны стремительно надвигались на меня, и уже не было времени искать место для посадки. Я крепче сжал ноги, заботясь о том, чтобы не напороться на какой-нибудь сук, как на кол. Мокрая листва хлестко прошлась по подошвам ботинок, и тотчас дерево захватило меня в свои объятия, вцепилось в ткань брюк и куртки сотней острых веточек и шипов, намотало мне на шею стропы, запутало в парашюте, перевернуло вверх ногами, и я, ломая собой ветки, разрывая путаницу лиан, вонзился в самую гущу кроны.

Некоторое время я неподвижно висел среди хаотичных конструкций дерева в позе марионетки, которой вволю поиграл озорной малыш, да потом закинул на люстру. Правая нога, запутанная в стропах, оказалась выше головы, левой я касался скользкого ствола. Руки были относительно свободны, и я принялся совершать какие-то немыслимые телодвижения, стараясь принять вертикальное положение. И тут где-то сверху с треском обломалась ветка, и я продолжил полет к земле, на сей раз с нераскрытым парашютом. Пересчитав все попутные ветви и получив несчетное количество пощечин мокрыми листьями, я упал в бурный грязевой поток, который несся по глинистому склону, увлекая за собой обломки веток и камни. Здесь силы природы поиздевались надо мной вдоволь. Я почувствовал себя как в стиральной машине, запущенной на всю мощь. Проехав на животе весь склон, я, наконец, окунулся с головой в омерзительную жижу. Парашют, превратившись в рваную грязную тряпку, накрыл меня сверху – ласково и аккуратно, как мать укрывает одеялом свое дитя. Чувствуя, что задыхаюсь, я начал изо всех работать руками и ногами, стараясь выбраться из топи и освободиться от парашюта. Мне это удалось не сразу, и я совершенно выбился из сил, когда, наконец, заполз на трухлявый ствол поваленного дерева и отстегнул лямки.

Я медленно приходил в себя, и по мере того, как отпускал страх, я начинал чувствовать и осознавать окружающий меня мир. Дождь продолжался. Это был сильный, теплый ливень, сопровождаемый нескончаемой чередой молний. Раскаты грома, необыкновенно яростные, заставляли меня всякий раз вздрагивать и напрягаться. Короткие вспышки, с трудом пробиваясь сквозь плотную крону, освещали заросший до предела лес, покатый склон и многочисленные грязные ручьи, стекающие по нему. Где-то внизу ревела река, подпитанная их силой. Нетрудно было представить, что было бы со мной, свались я в ее беснующуюся воду. Со всех сторон меня обступили могучие стволы, похожие на исполинские колонны, поддерживающие тяжеловесную кровлю. Меня трясло, но не от холода, а от нервного напряжения. Я был мокрым насквозь; грязь пропитала мою одежду, она хлюпала в ботинках, попала в уши и ноздри. Я не мог нащупать даже клочка сухой земли, на котором бы моя нога не скользила, словно на банановой шкурке. Черный, прогнивший внутри ствол, на котором я сидел как на необъезженном мустанге, продавливался под моей тяжестью; мои пальцы то и дело проваливались сквозь рыхлую кору в клейкое нутро, и я чувствовал на руке шевеление каких-то насекомых – то ли муравьев, то ли гнилостных червей.

Не очень гостеприимное местечко! Я больше не мог сидеть под потоками грязи, низвергающимися сверху и, цепляясь руками за осклизлые камни и ветки, пополз наверх. Я не знал, насколько глубоким был овраг, куда я угодил, но был готов карабкаться до изнеможения, лишь бы выбраться на ровное место и найти укрытие под кронами деревьев. Сырая земля, смешанная с перегноем из старых листьев, не хотела меня держать, и я, сделав два-три шага, неминуемо терял опору и съезжал на животе назад, к трухлявому бревну. Я злился на себя, на погоду и проклятый лес, и начинал подъем снова. Этот сизифов труд был бы не столь продолжительным, если бы не моё упрямство. Стиснув зубы, я вновь и вновь кидался на штурм склона, и всякий раз терпел поражение. Отчаянье подкрадывалось ко мне, но перспектива дожидаться конца ливня на гнилом бревне, в каких-нибудь двух десятках метрах от бурной грязевой реки, была слишком непривлекательной.

Тут я вспомнил и про рюкзак, который висел у меня на груди подобно младенцу, и про веревку. Прежде чем найти бегунок молнии, я соскоблил с рюкзака глину. Всё в грязи! Всё! Я даже не мог протереть лицо, и довольствовался лишь тем, что сдувал грязные капли с кончика носа. Сунул бухту под мышку и стал на ощупь перебирать альпинистское снаряжение. Несколько карабинов и крючьев, жумар, пара закладок, один средних размеров "фрэнд". А вот и "кошка"! Складная трехпалая "кошка"! Очень кстати…

Я привязал "кошку" к концу веревки и сильным броском швырнул ее вверх, к стволу дерева. Несколько попыток увенчались успехом, "кошка" зацепилась за ствол, и я, наматывая веревку на руку, полез по склону. Этот простой фокус я проделывал множество раз, с упорством и настойчивостью, будто знал, что наверху меня ждет приют, где сухо и чисто, и можно будет сбросить с себя пропитанную жидкой глиной одежду, встать под теплый душ, несколько раз намылить голову, от души высморкаться, тугой струей промыть уши… Мысли о приюте нагло вламывались в мое сознание, но я не отгонял их, а, напротив, смаковал, потому что они были приятны, и придавали моим движениям какой-то смысл.

Крупицы песка и мелкие камешки, попавшие мне за воротник, очень скоро натерли шею и подмышечные впадины, отчего каждое движение стало приносить мне острую боль. К счастью, высота склона была не слишком велика. Я выбрался на ровное место и рухнул у широкого – никак не меньше трех обхватов – ствола дерева с разлапистыми ветвями. Нельзя было сказать, что его крона защищала меня от дождя, и все же