Мороз.К.О. - мэр Елкино - Лина Коваль Страница 4

Молча наблюдаю, как Морозко разговаривает с парнем, который затем прячется в кабине снегоуборочной машины и тут же уезжает.

— Он почистит? — спрашиваю, когда отворяется дверь, а салон снова заполняется морозным воздухом.

— Почистит… — ворчит. — И как я должен сюда втиснуться?

Не понимая проблемы, осматриваю узкое сиденье.

— А, точно…

Наклонившись, отодвигаю кресло на максимум.

— Лучше не стало, — ворчит мэр, придерживает подол костюма и падает рядом.

Ощущение, будто заполняет собой всю «Мазду».

Смешно обхватив колени, глядит на меня зло. И, вообще-то, это несправедливо! В такой позе он должен смотреться ничтожно, но я отчего-то стыдливо опускаю глаза. Как-то быстро произошло наше знакомство для такой близости.

— М-да… Попрошу, чтобы из дома престарелых вывезли инвалидную коляску по приезду.

— Чувствуйте себя как дома, Константин Олегович, — смеюсь и срываюсь с места.

— Эй, — он пытается держаться за переднюю панель, — ты куда так несешься, ненормальная?

— Я тороплюсь! У меня сегодня важное мероприятие, — отвечаю, натягивая солнечные очки для пущей важности.

— Похороны?

— Нет. Похороны уже были, — киваю.

Он снимает шапку и бурчит:

— Направо поверни…

— Сейчас.

Забыв включить поворотник, резко сворачиваю с основной дороги. Машина, двигающаяся за нами, взрывается звуком орущего клаксона.

— Поворотники тебе на что?

— Забыла, — пожимаю плечами.

— До конца улицы езжай. Никуда не сворачивай. А дворники? Когда в последний раз меняла? — тихо спрашивает, замечая разводы на лобовом стекле.

— Вообще не меняла. А что, их надо менять? — удивляюсь.

Он, удерживая ноги, поворачивается ко мне.

— Если хочешь жить, то желательно.

— Уточню этот вопрос…

В отличие от своей подруги Катьки, я не склонна доверять всем мужчинам подряд.

Они у меня проходят жесткий трехуровневый кастинг.

Сначала знакомство. Здесь вроде как все понятно. Он должен быть приятным в общении молодым человеком.

Далее этап, который я прозвала «проверкой на вшивость». Я не пишу первая и часто игнорирую его звонки. Таким образом отсеиваются нерешительные экземпляры и те, кому отношения со мной не особо нужны.

Ну и третий этап — «полюбовный». Конфетно-букетный период, по классике. Несколько встреч в кафе, поход в кино или на выставку и так далее… Не знаю, что еще, до этого этапа дожил только Слава.

Не в смысле, что все умирали.

Нет.

Статистика по выживаемости у меня хорошая. А вот по выносливости не очень. Все на втором этапе почему-то сливаются.

— Как хоть зовут тебя, Снегурка? — спрашивает Константин Олегович.

— Ника… Солнцева.

— Ну и откуда ты, Ника Солнцева?

— Из города, сказала же, — улыбаюсь лучезарно.

— Ты больше на москвичку похожа, — прищуривается.

— Скажете тоже, — смотрю на него, продолжая улыбаться.

Заезжаю на охраняемую территорию и паркуюсь в ближайшем сугробе. Услышав характерный треск переднего бампера, делаю вид, что ничего не произошло, а мэр произносит под нос что-то ругательное.

— Ведра заберу, — обращается ко мне, выходя из машины на своих двоих.

Больше жаловался.

— Я со своей стороны сама заберу, не переживайте.

Глянув на себя в зеркало, проезжаюсь пальцами под глазами, чтобы убрать осыпавшуюся тушь, и выхожу из машины.

— Бампер под замену, — доносится, когда открываю заднюю дверь.

Убрав верхнее ведро, прячу кое-что важное под водительским сиденьем.

Так вернее будет.

Мэр мне обещал, что дорогу почистят, и я уеду!..

Его любимая барсетка — гарант моего сегодняшнего оргазма.

Глава 5. Том и Джерри!..

Следующее утро

Пугаюсь от резкого света, бьющего по глазам. Пытаюсь от него скрыться и вжимаюсь в твердый, холодный стул.

Комната, в которой я нахожусь, темная, в воздухе отчетливый запах сырости.

— Подсудимая Солнцева Ника Венцеславовна, встаньте!

Чувствуя слабость в ногах, медленно поднимаюсь и только сейчас замечаю за длинным столом напротив своего отца и ухмыляющегося Марка Гордеева.

— Никчемная! — начинает орать отец, находясь под ярким прожектором. — Почему ты такая никчемная, Ника? Вся в свою мать!.. Даже от бездомной собаки толку больше, чем от тебя. Бестолочь!..

Свет перемещается на Гордеева.

Я замираю, разглядывая смазливое лицо и модную стрижку.

— Почему ты не кончила? — усмехается он. — Ты не кончила, потому что фригидная. Со мной все так. А ты как бревно. У меня, вообще, встал только потому, что ты дочь своего отца. Твоя фамилия — единственное, что может возбуждать в тебе, Ника.

Прожектор резко возвращается ко мне. Теребя рукава толстовки, всхлипываю и шепчу:

— Я… я… я…

Мир закручивается воронкой и…

Я просыпаюсь.

Морщусь от неприятного привкуса на языке. Это, конечно, что-то вроде стыда и… ужасное похмелье.

— Боже…

Шепчу пересохшим ртом.

На тумбочке возле кровати замечаю стакан с водой. Спасибо тебе, добрый человек, который его оставил.

Жадно пью, стирая капли с подбородка.

Зажав одеяло под мышками, сонно озираюсь по сторонам. Комната выглядит так, словно только что сошла со страниц каталога. Стильные серые обои с белыми крупными цветами, резное железное основание кровати, белоснежный шкаф на изогнутых ножках, уютное бирюзовое кресло. И только грубоватые красные шторы выглядят здесь инородными. Какой дурак их сюда повесил?

Упав на подушку, вдыхаю аромат мужской туалетной воды. Тут же подскакиваю. Это его кровать, да?

Затем нюхаю свои волосы, руки, касаюсь носом острого плеча.

Я пахну так, будто терлась всем телом об Константина Олеговича Мороза. При мысли об этом внизу живота тянет. Как-то по-новому. Сладко.

— С добрым утром, — слышу я вежливый голос из-за двери, перемежающийся с громким кашлем. — Можно войти?

Воспитанный какой! Закатываю глаза.

— Да, — отвечаю, приглаживая всклокоченные волосы.

— Привет…

Смотрим друг на друга. Тоже как-то по-новому.

В спортивных серых штанах и белой футболке он выглядит домашним и неприлично большим. Я, кажется, краснею…

— Ничего не помню, — улыбаюсь скромно, прикладывая ладони к щекам. — Как вчера все закончилось? Как я здесь оказалась?

— Ничего не помнишь? — спрашивает он, подзависнув взглядом на одеяле, которое грозится съехать с обнаженной груди.

Подтягиваю его и придерживаю пальцами.

— Нет…

— Это твое, — раскрывает ладонь.

— О боже… Вы это видели, да? — захлопываю глаза стыдливо.

Мэр хрипло смеется и снова закашливается.

— Вот это да!

— Что? — смотрю на него. — Блин. Вы хотите, чтобы я под землю провалилась от стыда?

Без интереса смотрю на белые прозрачные