О войне и армии - Лев Давидович Троцкий Страница 42

одержали швейцарцы над австрийцами и в особенности над бургундцами, пехота нанесла окончательное поражение закованным в латы рыцарям, конным или спешенным; только что возникшее современное войско разбило наголову феодальное войско; горожанин и свободный крестьянин победили рыцаря. И швейцарцы, для того чтобы с самого начала подтвердить буржуазный характер своей республики, первой независимой республики в Европе, сейчас же обратили в деньги свою военную славу. Все политические соображения исчезли; кантоны превратились в конторы по вербовке наемников для поступления на службу к тому, кто больше платит. Треск барабанов вербовщиков раздавался и в других местах, особенно в Германии, но цинизм швейцарского правительства, которое существовало как бы только для торговли своими подданными, не имел себе равного до тех пор, пока во времена глубочайшего национального унижения Германии его не превзошли немецкие князья.

Далее, в том же XIV веке, арабы через Испанию ввели в Европе употребление пороха и артиллерии. До конца средних веков ручное огнестрельное оружие не имело большого значения, что понятно, так как лук английского стрелка при Креси стрелял так же далеко, как и гладкоствольное ружье пехотинца при Ватерлоо, а может быть, даже более метко, хотя и не с одинаковой силой действия. Полевые орудия также находились еще в своем младенческом состоянии; напротив, тяжелые пушки уже много раз пробивали бреши в ничем не прикрытых каменных стенах рыцарских замков и возвестили феодальному дворянству, что с появлением пороха пришел конец его царству.

Ф. Энгельс. Из введения к работе «Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.»

И вышло так, что буржуазия и правительство стали гораздо больше бояться легальной деятельности рабочей партии, чем нелегальной, успехов на выборах, чем успехов восстания.

Ибо и здесь условия борьбы существенно изменились. Восстание старого типа, уличная борьба с баррикадами, которая до 1848 г. повсюду в конечном счёте решала дело, в значительной степени устарела.

Не будем создавать себе на этот счёт иллюзий: действительная победа восстания над войсками в уличной борьбе, то есть такая победа, какая бывает в битве между двумя армиями, составляет величайшую редкость.

Не будем создавать себе на этот счёт иллюзий: действительная победа восстания над войсками в уличной борьбе, то есть такая победа, какая бывает в битве между двумя армиями, составляет величайшую редкость. Но инсургенты столь же редко и рассчитывали на такую победу. Для них всё дело было в том, чтобы поколебать дух войск моральным воздействием, которое в борьбе между армиями двух воюющих стран не играет никакой роли или во всяком случае играет гораздо меньшую роль. Если это удаётся, то войска отказываются стрелять, или же командиры теряют голову, и восстание побеждает. Если же это не удаётся, то на стороне войск, даже при меньшей их численности, сказываются преимущества лучшего вооружения и обучения, единого командования, планомерного применения боевых сил и соблюдение дисциплины. Наибольшее, чего может достичь восстание в чисто тактическом смысле, это сооружение и защита по всем правилам искусства какой-нибудь отдельной баррикады. Взаимная поддержка, расположение и соответственно использование резервов, – словом, согласование действий и взаимодействие отдельных подразделений, необходимые даже для защиты какого-нибудь одного городского района, не говоря уже о защите целого большого города, – достижимы лишь в очень слабой степени, а большей частью и вовсе недостижимы; сосредоточение боевых сил в одном решающем пункте отпадает здесь само собой. Поэтому преобладающей формой борьбы является пассивная оборона; если наступление кое-где и предпринимается, то лишь в виде исключения, для случайных вылазок и фланговых атак, как правило же, наступление ограничивается лишь занятием позиций, оставленных отступающими войсками. К тому же войска располагают орудиями и хорошо снаряжёнными и обученными инженерными частями, а у инсургентов эти средства борьбы почти всегда совершенно отсутствуют. Не удивительно поэтому, что даже те баррикадные бои, в которых был проявлен величайший героизм, – в Париже в июне 1848 г., в Вене в октябре 1848 г., в Дрездене в мае 1849 г., – заканчивались поражением восстания, как только руководители наступающих войск, отбросив всякие политические соображения, начинали действовать, исходя из чисто военной точки зрения, и могли положиться на своих солдат.

Многочисленные успехи инсургентов до 1848 г. объясняются весьма разнообразными причинами. В Париже в июле 1830 г. и в феврале 1848 г., а также в большинстве уличных боёв в Испании между инсургентами и войсками стояла национальная гвардия, которая либо прямо переходила на сторону восставших, либо же своим пассивным и нерешительным поведением вызывала колебания также и в войсках и которая вдобавок доставляла восставшим оружие. Там, где эта национальная гвардия с самого начала выступала против восстания, как в Париже в июне 1848 г., восстание терпело поражение. В Берлине в 1848 г. народ победил отчасти потому, что ночью и утром 19 марта к нему присоединилось много свежих боевых сил, отчасти вследствие утомления и плохого снабжения войск, отчасти, наконец, вследствие парализующих их действия приказов. Однако во всех случаях восставшие одерживали победу потому, что войска отказывались стрелять, что у командиров пропадала решительность или же потому, что у них были связаны руки.

Даже в классические времена уличных боёв баррикада оказывала больше моральное воздействие, чем материальное. Она была средством поколебать стойкость войск.

Итак, даже в классические времена уличных боёв баррикада оказывала больше моральное воздействие, чем материальное. Она была средством поколебать стойкость войск. Если ей удавалось продержаться до тех пор, пока эта цель бывала достигнута, – победа была одержана; если не удавалось, – борьба кончалась поражением. Вот тот главный пункт, который следует иметь в виду также при исследовании шансов, возможных в будущем уличных боёв.

Эти шансы, впрочем, были уже в 1849 г. довольно плохи. Буржуазия повсюду перешла на сторону правительств; представители «просвещения и собственности» приветствовали и угощали войска, выступавшие на подавление восстаний. Баррикада утратила своё обаяние: солдаты видели за ней уже не «народ», а мятежников, смутьянов, грабителей, сторонников делёжки, отбросы общества; офицеры с течением времени освоились с тактикой уличной борьбы: они уже не шли напрямик и без прикрытия на импровизированный бруствер, а обходили его через сады, дворы и дома. И это при некоторой ловкости удавалось теперь в девяти случаях из десяти.

Восстание, которому сочувствовали бы все слои народа, вряд ли повторится; в классовой борьбе средние слои никогда, надо полагать, не объединятся все без исключения вокруг пролетариата… «Народ», таким образом, всегда будет выступать разделённым

Но с тех пор произошло много ещё и других изменений, и всё в пользу войск. Если значительно выросли большие города, то ещё больше возросла численность армий. Население Парижа и