Воля владыки. В твоем сердце - Рия Радовская Страница 52

Хесса чуть не поперхнулась кофе. Почему-то с тоской оглянулась на шкаф.

— А я-то думала, зачем мне половина всех тех тряпок… Тебя, выходит, тоже осчастливили костюмами для танцев, для музицирования, для любования закатом и для предки знают чего еще?

— Пока нет, — не слишком уверенно отозвалась Лин. — А может, уже да. Свой шкаф я в последний раз осматривала еще до того, как ходила к Асиру… вместо Ирис.

— Хочешь оценить величину проблемы? — с нервным смешком предложила Хесса. — Сначала меня целый день измеряли и в итоге измерили вдоль и поперек, включая, кажется, величину каждого глаза и длину пальцев на ногах. А потом… — она шагнула к шкафу, распахнула обе створки и торопливо попятилась, опасаясь, что ее погребет под горой обновок или просто желая иметь как можно меньше общего с этой «прорвой барахла». — Вот. Натащили. Еще огромный шкаф в спальне, два шкафчика во втором зале и убийственная куча шкатулок, сундучков и ящиков с обувью и украшениями. Это нормально вообще?

Лин хотела было сказать, что в тот самый особняк в центре Им-Рока уж наверняка поместится все и еще десять раз по столько же, но вовремя прикусила язык, взглянув на Хессу. Та оглядывала недра шкафа с таким растерянным видом, с каким наверняка оглядывала и новый дом — абсолютно не понимая, как и куда все это применить.

Но, надо сказать, «величина проблемы» и впрямь впечатляла. Даже на то, чтобы просто осмотреть все горы «приданого», как обозвала их Хесса, ушло столько времени, что Лин, мельком взглянув в окно, вдруг увидела последние ярко-алые лучи заходящего солнца. Но даже удивиться не успела — Хесса замерла, прямо как перед возвращением Сардара, потом втолкнула ей в руки шкатулку с очередным «даром владыки» — красивейшим изумрудным ожерельем, тончайшей, филигранной работы — и бросилась к выходу.

И вроде бы Лин отлично понимала, что именно увидит. И вроде бы даже была морально готова. Но… но чем дольше смотрела, тем отчетливее осознавала, что не может ни отвести глаз, ни справиться с удушающе противоречивой волной эмоций: какой-то благоговейно-восторженной радостью от понимания, что так вообще бывает между кродахом и анхой. И грустью, что это невероятное, ошеломляющее случилось не с ней. И счастьем за подругу. И завистью, и стыдом за эту зависть, и почему-то надеждой, хотя разве она могла надеяться?

Они не сказали друг другу ни слова. Хесса просто бросилась на шею вошедшему Сардару, а он стиснул ее так крепко, что Лин казалось, она ощущает эти объятия физически. Так и стояли. Как будто им и не нужно было ничего больше, кроме этой всепоглощающей близости. Они будто растворялись друг в друге, слыша, понимая, чувствуя. И было в этой простой человеческой близости двух любящих друг друга людей все сразу. От «Я так тебя ждала. Так боялась», до «Я здесь, уже здесь. Всегда буду с тобой. Не бойся». И в самом деле — к чему им какие-то глупые, пустые слова?

А потом Хесса, все это время стоявшая на цыпочках, опустилась, и Сардар прижался к ее лбу своим. Она гладила его по волосам, вдыхала его запах, и Лин чувствовала это так отчетливо, будто тоже вдыхала, была там, с ними, а не наблюдала со стороны. Горло вдруг перехватило, и Лин с такой силой сжала в руках шкатулку, что та впилась в ладони всеми выступами украшающих крышку драгоценных камней и гранями искусно выделанных металлических и деревянных пластин. Попятилась. Наткнулась спиной на стол, повернулась, поставила шкатулку, пока та не разлетелась на щепки в ее руках.

Это ведь неправильно, когда от чужого счастья так больно? Когда это хорошее, правильное счастье, и ты всей душой его разделяешь и радуешься, но все равно стискивает горло, щиплет глаза, и во рту почему-то вкус горечи?

И очень глупо так и стоять спиной, будто если ты не смотришь, то не увидят и тебя. Надо поздороваться с Сардаром, поздравить с победой и уйти. Она здесь сейчас абсолютно лишняя.

Она повернулась, а Сардар вдруг выпрямился, не выпуская Хессу из рук, и встретился с ней взглядом. И Лин, то ли все еще излишне настроенная на него и Хессу, то ли просто очень остро реагирующая сейчас на все сразу, отчетливо почуяла сомнения.

— Сходи-ка ты к Асиру, госпожа митхуна. Вели стражникам проводить.

— Он меня не звал, — горло все еще стискивало, и собственный голос показался чужим, слабым и надтреснутым. Лин откашлялась и сказала уже нормально, почти нормально: — Разве ему до меня, когда Джасим?

— Именно потому что «Джасим», — медленно произнес Сардар, пристально ее разглядывая. — Он позовет, когда успокоится. Но когда ему сложно — не зовет. Никогда. Ты еще не поняла?

Разве? Лин торопливо перебирала в памяти встречи с Асиром. И чем больше вспоминала, тем больше сомневалась. Она не могла безоговорочно согласиться с Сардаром, не могла и спорить — слишком мало знала о том, что происходило с Асиром, пока сама она сидела в серале. Да, она видела владыку всяким, но… всяким ли на самом деле? Учитывая его страх напугать анху…

— Сомневаться не время, — пробормотала Лин. — А время, кажется, самой себя пригласить, так?

— Он хочет справедливого суда. Суда открытого, да еще и в зале предков, — сказал Сардар, все так же глядя в глаза. — Но еще больше хочет свернуть уроду шею голыми руками. Я и сам хочу. Но если он это сделает, потом себе не простит. Так что… я бы поставил половину Имхары на то, что ночь ему предстоит сложная. Думаю, ты разберешься, что с этим делать.

По крайней мере, она может разделить с ним эту сложную ночь. Вспомнился горячий шепот Лалии: «Не упускай возможность… заставь его». И раньше, когда она почти совсем ничего не понимала ни о себе, ни об этом мире: «На самом деле власти над кродахами у нас не меньше, чем у них над нами».

А значит, Асир ее не прогонит. Даже если попытается.

— Спасибо, — Лин попыталась улыбнуться, но вряд ли получилось — слишком волновалась. — И поздравляю, — хотела, как собиралась, сказать «с победой», но поймала взгляд Хессы, сияющий и смущенный, и само вылетело: — Хорошей вам ночи.

Шагнула за порог покоев Сардара, окликнула дежурившего неподалеку клибу:

— Мне нужно сопровождение.

Думала, что придется подождать, но клиба рявкнул зычно:

— Сопровождение для госпожи митхуны! — и, не прошло