Половина пути - Юля Тихая Страница 5

— При роте есть медичка.

Ольша ничего не ответила, так и сидела, вжавшись спиной в ткань, укрывающую фургон. Скрипели колёса, на облучке гоготали в два голоса: там явно обсуждали какую-то пошлость. Брент заложил руки под голову и лениво подумал, что очень от всего этого устал: от дороги, от серости, от людей и особенно — от дураков-напарников, которым проще тихо и «героически» сдохнуть, чем объяснить, что не так.

Унрус вот так же корчил рожи и ерепенился, а потом подкатил глаза и съехал прямо в осеннюю грязь, истощённый и выгоревший, да так и не встал. И да, сменить его было некем, и да, сам Брент никак не смог бы ему помочь, и да, никакого выбора на самом деле и не было, а Унрус, может быть, просто не хотел тогда добавлять в и так безрадостную обстановку ещё и собственные проблемы. Но его смерть всё равно легла на плечи Бренту горьчащей виной с кислым привкусом предательства.

Если бы он сказал…

Это были дурные мысли, и Брент поспешил выкинуть их из головы. А на ближайшей остановке нашёл Горлема, выпросил из ротных запасов шерстяное одеяло — переждал нотацию про разбазаривание, предложил заплатить, выслушал оскорблённый выговор про товарищество и взаимопомощь, — и, больше не спрашивая и не предлагая, бесцеремонно бросил его на Ольшу сверху.

Она глянула на него вспугнутым зверьком, а потом замоталась в одеяло от пяток до макушки.

❖❖❖

До Чеминга добрались в глубокой темноте, когда даже ко всему привычные волы ощутимо устали. Здесь Брент уже когда-то бывал, хотя и запомнил только оставленную штурмом разруху и крепкий запах горелого мяса. Теперь же Чеминг привели в какой-никакой порядок, и солдаты — те, кто не оставался дежурить первую половину ночи, — ужинали во вполне бойком заведении, откуда как раз расползались местные пьяницы.

Одну наёмную комнату ожидаемо занял Горлем, ещё четыре разыграли между собой стихийники, и вмешиваться в эту делёжку Брент не стал: общий зал в полуподвальном помещении его вполне устраивал. Там в два ряда вытянулись длинные полати, а ночевало на них до прибытия поезда всего человек шесть.

Под печной бок пустили женщин, медичку и хозяйственниц. Наверняка уступили бы и Ольше, всё-таки солдатам не чужда снисходительная бережность к слабому полу, но девчонка ходила за своим нанимателем, как привязанная, и ночевать тоже устроилась рядом с ним. Брент улыбался, глядя, как она тщательно развешивает какую-то охранную конструкцию, а затем хмыкнул, когда девчонка замоталась в кокон из одеяла.

Только нос и торчал.

Глава 6

Ольша проснулась от того, как внутри заворочалась непривычная к долгому молчанию сила, — и ещё с минуту лежала неподвижно, утихомиривая огненный смерч внутри.

А ведь хорошо спалось, черно и пусто. Впервые за долгое время она заснула так глубоко: будто закрыла глаза и открыла их обратно через мгновение, а все часы сна были полностью вырезаны из сознания. От этого и голова казалась пустой и посвежевшей.

Ещё ей наконец-то почти не было холодно, только босые ноги немного озябли. Но привычный тугой узел в груди разжался, воздух был тёплым, и даже поясницу не кололо иголочками. Ольша повела плечами, выпутываясь из сонного онемения и пытаясь определиться, не пора ли вставать, и только тогда в полной мере осознала, как именно был устроен этот неожиданный уют.

Одеял было два: в одно она замоталась сама, прямо поверх всей одежды и расправленной на съёжившемся теле куртки, половиной второго с ней великодушно поделился Брент. Казённое одеяло для мужчины было коротковато, спал он на спине, неподвижный, как статуя, только широкая грудь медленно ходила вверх-вниз. Правую руку Брент закинул за голову, а Ольша устроилась у него под боком, носом в подмышку, раскрытые ладони прижаты к его боку, как к грелке.

Пах Брент, кстати, скорее приятно. Потом, табаком, дорогой, мужчиной, — но и чем-то спокойным и летним, как разогретый солнцем лес.

Ещё он был тёплый, почти горячий. Обычно это про огневиков говорят, что о их кожу и обжечься можно случайно. Про обжечься — выдумки, но температуру тела медики у огневиков особо не отслеживали, считая бессмысленным показателем. А здесь то ли у Брента разыгрался жар, то ли саму Ольшу разобрала лихорадка, но крупное мужское тело казалось сейчас всё равно что печкой.

Ольша завозилась, села. Дежурные у фургонов уже сменились, откуда-то сверху отчётливо пахло свежим хлебом, сигнальная конструкция почти выдохлась, а тело намекало, что пора бы посетить уборную. Всё вместе это означало, что утро наступило, и как раз сейчас можно прокрасться к умывальне и привести себя в порядок без лишних глаз.

Не то чтобы Ольша чего-то стеснялась — полевая жизнь быстро избавляет от такого нелепого недостатка, как глупая девичья стыдливость, — но оставаться голой рядом с плещущимися мужиками всё равно было неприятно. Особенно, когда в глаза лезет едкое мыло.

Она обновила заклинание над Брентом, подоткнула ему одеяло и накинула сверху второе, подтянула к себе мешок с вещами, головой на котором она и спала. И тихонько выскользнула из комнаты.

Вода в умывальной была ледяная, с корочкой, и отлично бодрила. Умывшись и обтеревшись, Ольша привычно высушила постиранное бельё силой, а потом макнула палец в зубной порошок и окончательно ощутила себя человеком. В зале уже орудовали ложками посетители, среди них и старший Горлем, и несколько стихийников, и обалдевший от такого соседства местный. А хлеб был одуряющий, горячий, кисловато-солёный от каких-то трав, с хрусткой смазанной яйцом корочкой, и просили за него всего-то полторы лёвки.

Сперва Ольша всерьёз подумала, что здесь в ходу располовиненные монеты, а потом раскусила хитрый план: можно было отдать три монеты и получить две булки, можно было отдать две взамен на булку и стакан компота, а вот получить только хлеб сам по себе было никак нельзя. Половину лёвки за компот было жалко, и Ольша, сдавшись, решила поделиться лишней булкой с Брентом или просто придержать её до обеда.

Горлем глянул на часы, явно прикидывая, не пришла ли пора объявлять подъём, но пока остался сидеть. Люди выползали в зал и сами, один за другим, вполне бодрые или заспанные. Легко звякнуло и ольшино заклинание: Брент проснулся, а затем, судя по отклику потянувшейся вслед за ним конструкции, занял место в очереди под умывальной.

— А ты хорошенькая, — добродушно уронил Брент, осторожно опускаясь на хлипкий на вид стул и прислушиваясь, не подломились ли ножки. Мебель выдержала испытание