Ворон, который меня пленил - Екатерина Началова Страница 27

Прижавшись спиной к раскаленной стене, и не замечая температуры, я потрясенно смотрела на мужчину. От света огня его кожа казалась бронзовой, черные волосы прядями липли к вискам. Рейтор молчал, скульптурное лицо его со впалыми щеками было сосредоточенным, спокойным. Я почти не дышала. Прикрыв ресницы, Рейтор откинулся назад, шумно выдохнул и вдруг светло улыбнулся чему-то в мыслях.

Просидев так несколько минут, я едва нашла в себе силы подать голос:

— Рейтор…? — с перепугу я осипла.

Он открыл глаза резко. Черная радужка мгновенно скрыла белки. Мускулы на предплечьях напряглись.

— Кто смотрит на меня?

Бесконечные пропасти глаз всеведущего уставились прямо на меня. Хмурясь, Рейтор быстро выбросил руку в мою сторону…

Я очнулась в своей кровати. Одежда была на мне. На лбу и на спине отчетливо дрожала испарина. Только я пошевелилась, капля пота скатилась со лба к уху. Вскочив, я трясущимися руками зажгла свечу, провела огоньком в одну, в другую сторону. Неровный маленький огонек осветил скромную комнату. Кровать, очертания стола, шкаф… Не темаскаль. Холодно — хозяйка не топила.

Пытаясь унять пульс, я медленно опустилась на кровать.

Сон? Или не сон? Рейтор — всеведущий? Как он может быть всеведущим, если работает вестником? Но он сын всеведущего… И перчатки… Что он прячет под ними…

Я прижала руку к груди, чувствуя, как гулко бьется сердце. Было ли это видение? Знак? Может предупреждение? Или обещание? Или ничего?

А если… А если…

Об еще одном варианте страшно было даже подумать. Вороны Фадии не умеют читать или ведать, способны только чувствовать, но порой и они способны на большее. Мама рассказывала, когда фадийка выбирает и телом, и сердцем, она видит избранника во сне. «К тебе является не просто образ, фантазии или грезы, — говорила она с мечтательной улыбкой, — ты видишь его такого, какой есть. В настоящем, а иногда — в будущем». Мама видела отца. Я же… Я и не думала, что могу, ведь я смесок, лишь наполовину фадийка… Увлекалась ли я до того парнями? Да. Снились ли мне они? Конечно… Только не настолько реально.

Могло ли случиться, что я выбрала Рейтора?

В закрытое окно молча заглядывала луна, бросая тусклый серебристый свет на стены. Где-то вдалеке ухала сова, и ветер шелестел в кронах деревьев. А я как будто все еще была там, с ним, где пахло травой, трещал огонь и шипела вода на камнях… Заснуть я так и не смогла, проворочалась до рассвета. То проваливалась в дрему, то просыпалась, и желая, и боясь проснуться в горячем облаке пара.

Седое и дождливое утро должно было смыть сон, но так и не смыло. На работу я прилетела пораньше в каком-то подвешенном хмуро-растерянном настроении. Разбирая почту, я поминутно задавала себе одни и те же вопросы. Влюбилась или заболела? Фантазия или выбор? Ответы менялись… Кожа горела, на лбу то и дело появлялась испарина, будто горячее дыхание ночного темаскаля доходило до бюро. Я вспоминала Рейтора, его руки в обрезанных перчатках, тяжелый взгляд, шепот на ухо. Вспоминала, что изначально подумала, что он видит — там, в темноте, на посиделках… Плавая в мареве неразвеянного сна, я сортировала письма, рассеянно отвечала вестникам, с трудом сосредотачиваясь. Главный вопрос накатывал на меня как прилив. Я его испуганно откидывала, отбрасывала, а вопрос — возвращался.

А если Рейтор не…?

На этом крохотном страшном «не» я останавливалась, как перед невидимой чертой, как на краю пропасти, не в силах идти дальше.

Урут подмигивал, снова хвастался плечами, ухитряясь рассказывать, сколько препятствий он преодолел во время длинного путешествия с тяжелой «ценной рудой», рассказывал, что ночевал в тернистом кусте, как едва не упал над рекой и всячески намекал то ли на похвалу, то ли на простые удобные письма.

Гнор бесконечно ворчал о том, что ему достаются неудобные посылки, что всем достаются удобные, а ему нет, и это точно заговор против него, Гнора, и все это мешает ему жить, но он однажды всем покажет и мало не покажется.

Дангдиг глядел значительно, со внушением.

А если Рейтор меня не…

От пропасти знакомо тянуло безжалостным промозглым ветром.

А если я — да, а Рейтор — не…?

— Светлое утро, миса Касия. Вам письмо.

Рейтор появился как всегда позже всех и знакомым движением придвинул ко мне треугольный конверт. Заулыбавшись, я схватила письмо.

Хотел спросить, свободна ли моя пленница после работы. Но вовремя вспомнил, что моя пленница по определению не свободна. Итак, я просто уведомляю, что захвачу тебя после работы.

Все неприятные эмоции разом сжались до состояния пыли, схлопнулись — и исчезли. Даже глаза открылись — мне резко стало хорошо, весело, счастливо…

Опять будешь показывать мне меч?

Если миса желает, то будет смотреть на меч.

А если миса пожелает увидеть другое…? Ты покажешь?

Что ты хочешь видеть?

Теперь Рейтор улыбался. Колеблясь, я опустила глаза на его пальцы. Вопрос заставлял подрагивать уголки губ, покалывал язык и жег слизистую как горячие камни в темаскале.

— Что такое, миса Касия? Хотите что-то спросить? Сказать? Неужели неприличное?

Рейтор говорил серьезно, но там, на поверхности его глаз — лежала улыбка. И на губах лежала.

Я немного осмелела.

Покажи руки.

Рейтор пробежал глазами по записке, посмотрел на меня с легкой застывшей усмешкой. Затем продемонстрировал пятерню — тыльной стороной.

Без перчаток!

Что ты ожидаешь увидеть кроме пальцев?

— Говорят… — волнуясь, уклончиво заговорила я, потому что писать было долго. — Говорят, сын главы Совета носит перчатки, потому что у него на пальцах страшные шрамы. Еще говорят, что у него метки Хаоса.

— Говорят разное. — Совершенно спокойно подтвердил Рейтор. Но черные глаза сузились.

Выпрямившись, он смотрел на меня свысока, ожидая вопроса. Написать было проще, чем озвучить, я и снова взяла карандаш.

А не могут ли на пальцах быть перья? По перу на каждом…?

Написав записку, я придвинула ее к Рейтору, подняла глаза и от неожиданности вздрогнула. На меня тяжело смотрел не вестник — всеведущий.

— Это секрет, — тихо произнес он, поглощая меня тьмой глаз. На записку даже не взглянул.

— Я никому не скажу… — потрясенно прошептала.

— Знаю.

Рейтор серьезно улыбнулся.

— Ночью… Это была ты?

— В темаскале… — завороженно подтвердила. Страха я не чувствовала. Бездна глаз всеведущего была мягкой, обволакивающей и