Ворон, который меня пленил - Екатерина Началова Страница 10

для тех, кто постарше. Там молодой считалась уже я, спрос был, но… Я была в клубе только раз, от отчаяния, и ощутила такое небывалое унижение, какого никогда не испытывала раньше. Вдовцы, странные, слишком старые для меня, пустоглазые, с глубокими морщинами, страшные. И я под их взглядами, переминаюсь с ноги на ногу среди нарядных женщин возраста тридцать-шестьдесят. Такая же нарочито нарядная, как они. Еще и красную ленточку вплела в волосы, дура. Как будто безнадежная, как будто ущербная для своих, не выбранная, припершаяся хотя бы здесь попытать удачу, но на самом деле — абсолютная неудачница. В клубах нет меда, нет веселых колотушек, и шепот не горячий — он с холодком. Даже свет там не тот. В клубах кто-то сделал свет безжалостным. Там кто-то мерно и равнодушно говорит, другие едят и все друг друга прямо разглядывают. Не расспрашивают — а допрашивают, а то и обоюдно жалуются на судьбу. Меня тут же облюбовал взрослый настойчивый вдовец, который начал вдруг рассказывать о требованиях к жене. Что и когда она обязана говорить, носить, делать… Я так испугалась, что сбежала, как только улучила момент. Стремглав домой полетела, боялась, что преследовать будет. Даже Мари не рассказала о том опыте, постеснялась.

А ведь есть еще и другое, внутреннее…

Когда привыкаешь к разочарованиям, прелесть посиделок теряется. Ты не понимаешь, что делать, как-то разом перестаешь понимать. Ты вдруг резко взрослеешь в свои двадцать два, двадцать три или двадцать пять. Только на вид молодая, а внутри все, уже старуха, седина просто не наросла, но злорадно выжидает где-то под кожей. У тебя другой взгляд, другие вопросы, теряется гибкость и задор, ты танцуешь теперь принужденно, расчетливо и смотришь так же. Парни не слепые, они видят, чувствуют и не подходят, а ты знаешь и все равно ничего не можешь поделать. Тебе не под силу вернуть тот взгляд, который был. Ты не можешь вернуть себя год назад или два, или три… Остается только привыкать к имеющемуся, надеяться, что появится тот, кого не пугает твой трезвый взгляд, рациональные вопросы, взрослость, намерения. Ну или хотя бы пусть попробует не испугаться. Хотя бы сделает вид.

А тебе, такой взрослой снаружи, внутри страшно-страшно, потому что время идет, и, как будто уводит тебя с собой. Там, куда оно ведет, ничего нет. Там пустота, только лежат на дороге одинокие отсеянные камешки, не прошедшие сквозь сито, выброшенные вон. Нет уже девушки с сияющими глазами, а есть женщина с серьезными глазами и надеждой где-то на самом дне.

Хотя ничто не унижает так, как унижает надежда.

Раньше я просила Порядок каждую ночь.

— Дай мне его! Я все сделаю, хочешь? Хочешь?

Я не знала, что должна сделать, выдумывала какие-то глупости, вроде не есть сладкое неделю или не думать гадости. Порядок на молитвы не ответил. Зачем ему разговаривать со мной, я же всего лишь пылинка для него. Даже меньше, чем пыль. Он и имени моего не знает.

Общий дом, в который меня притащила Мари, был привычно разогрет, и пах так же, как и всегда — предвкушениями. Я переступила порог сама, за Мари не держалась. Ничего же страшного… Всего лишь невольное напряжение от оценивающих взглядов, а еще заготовленные загодя разочарование, страх, что никто не посмотрит, и надежда, что может быть сегодня…

Ничего, в общем-то, нового.

Только за спиной хлопнула обитая шерстью дверь, как меня стиснула в объятиях веселая Нора. За ней подтянулись знакомые и полузнакомые девчонки.

— Кас! Мари!

— Наконец-то!

— Мы соскучились!

— Выпей бузу! А ну? Вкусно?

— Потанцуй с нами!

Я нарочито весело обнимала всех в ответ, говорила, что тоже ужасно соскучилась, хвалила традиционную бузу и обязательно обещала танцевать. Ничего не изменилось.

Небольшие окна надежно прикрывали плотные темные ковры, от чего в общем доме царствовал не свет, а туманная, разбавленная ночь. По краям зала стояли несколько огненных чаш, дымно чадящих в потолок; еще парочка чаш болталась под потолком. Вдоль длинных стен стояли скамьи. На некоторых сидели и судачили парочки, пытаясь перекричать музыкантов. В центре уже толкались и вовсю танцевали. Широкими парусами летали черные юбки, под которыми мелькали девичьи ножки. Красными молниями сверкали ленточки, черными стрелами рассекали воздух длинные косы. Парни стояли отдельно, рассредоточившись по краям от танцующих. Переговаривались, посматривали. Ждали своего часа.

Юная Пенни, официально прилетевшая на посиделки в первый раз, все порывалась уйти в пляс. Старшая сестра Хвоя, хватала ее за пояс и сердито оттаскивала назад.

— Куда? Навязалась на мою голову! — Хвоя злилась. Как и мне, ей нечего было делать на посиделках, но по другой причине — избранник уже нашелся. Вот-вот улетит Хвоя из родительского гнезда, займется своим домом, а там забеременеет и надолго забудет о танцах.

— Отпусти ты ее, пусть девочка потанцует, — посоветовала я, ощущая себя взрослее обычного. Как скучная старшая, которую приставили присматривать за дурными подростками. Какие там развлечения… Стой да зыркай построже, чтобы не тянули к огню пальцы.

Пенни все лезла в центр круга.

— Стоять! — Хвоя оттащила ее в очередной раз и пожаловалась мне. — Какой?! Эту отпускать опасно, привязывать только. Представляешь, что учудила? Сбежала на той неделе, нашли здесь, играла! Даже не буду говорить во что! Дурная девка! Мать боится, что без пригляда не дотянет до следующего года. Выбрал бы кто ее, да кому она ну…

Хлоя осеклась, глянув на меня.

— Такой бойкой девушке нужен не пригляд, — благодушно произнесла я, делая вид, что ничего не заметила. Да и не тронули меня слова. — А сразу цепи.

Пенни все-таки залезла в центр круга, на буксире утащив за собой пригляд. Глядя как Хвоя пытается за юбку удержать прущую тараном младшую сестру, девчонки взорвались дружным хохотом. Мне танцевать не хотелось. Налив себе бузы, я присела на лавку. Первое напряжение схлынуло, и я с ног до макушки погрузилась в безразличное равнодушие. Не рассматривала ни одного парня, не пыталась ни на кого произвести впечатление. Да и не на кого, в общем-то. Кроме нескольких совсем молоденьких, все лица были знакомы. Этот бабник, этот скучный, этот не нравится, этот женоненавистник, этот шутит одну шутку третий год. Рядом ничего, но занят, да и на меня не смотрит.

Сколько я уже не была на посиделках? С лета… За несколько месяцев мало что изменилось здесь, и довольно много поменялось у меня. Теперь у меня была работа. Пусть всего один день, но все же. Я вдруг ощутила себя сильной, самодостаточной. Ну и пусть, я никому не