Кража Казанской - Евгений Евгеньевич Сухов Страница 34

А еще через минуту городовые дружно, надрывая глотки, принялись оттеснять напирающих зевак.

– Отступай! Не напирай!

Вскоре по шаткому трапу с парохода «Витязь» в сопровождении агентов сыскной полиции спустился высокий видный мужчина с русой ухоженной бородкой, одетый в дорогой по последней моде английский костюм. Красивое, слегка вытянутое лицо покрывал южный загар, на голове его была серая круглая фуражка.

С парохода «Иван Любимов», под присмотром дюжих полицейских, по узким сходням спустились молодая полнеющая женщина, то и дело вытиравшая глаза носовым платком, с девочкой лет десяти.

– Ваше высокоблагородие, куда сейчас арестантов? – подскочил к полицмейстеру исправник[57].

– А ты позабыл? – нахмурился Павел Борисович. – Конвоируй в трамвай, и чтоб каждого в отдельный вагон. Не хватало еще, чтобы они в дороге между собой сговорились. А там – в тюремный замок!

– А девочку куда?

– Пристрой пока в сиротский приют. А там видно будет.

– Слушаюсь, господин полицмейстер, – ответил исправник и тотчас подбежал к ожидавшим распоряжений полицейским.

Собравшийся люд загудел, заволновался. Из толпы раздались грозные выкрики, призывы к расправе. Вооруженный конвой уверенно, не обращая внимания на громкие возгласы и угрозы, продолжал теснить взволнованных зевак. В какой-то момент, словно в угоду чьей-то недоброй воле, толпа вдруг слаженно уплотнилась и перекрыла арестантам и сопровождавшим их полицейским дорогу. Через минуту-другую полыхнет бунт, усмирить который будет непросто.

– Разомкнись! – кричал исправник. – Дай дорогу!

– Пусть скажут, куда икону подевали. Не пропустим! – прозвучал чей-то сильный голос. Толпа заволновалась.

Полицейские стояли с каменными лицами, держа ладони на кобуре и предчувствуя самое скверное. Они были готовы при надобности пустить в ход оружие. Ситуация накалялась с каждой секундой, важно не показать слабину, – иначе сомнут, растопчут, раздерут арестантов в клочья, а там и страже не поздоровится.

Попробуй отыщи опосля виновных!

Полицмейстер Павел Панфилов отыскал глазами командира дивизиона полицейско-конной стражи, поманил его пальцем и, когда тот подъехал на крупном гнедом рысаке, приказал:

– Помоги полиции довести арестованных, выводи конных стражников. Только поаккуратнее, благочинно, никого не топтать! Не хватало нам еще в Казани волнений. И пусть кандалы на преступников наденут, не до баловства нам! А то, не ровен час, еще и сбегут в суматохе!

– Да куда ж они сбегут-то? Коли народ их на куски раздерет? – удивленно проговорил командир дивизиона.

– А ну не перечь мне! – нахмурился полицмейстер.

– Слушаюсь, господин полицмейстер! – бодро ответив, командир дивизиона направился к конной страже, ожидавшей подле складских помещений.

Два десятка конных полицейских, одетые в двубортные белые мундиры, с фуражками, двинулись к заблокированным арестантам, обнажив шашки. Лошади, хрипя и яростно мотая гривами, раздвигали собравшихся:

– Расступись! В стороны!

Толпа под давлением силы схлынула с песчаного берега, освобождая для полицейско-конной стражи пространство. Конники, взяв в кольцо арестантов вместе с сопровождавшими их полицейскими, неторопливо двинулись к станции, где стояло два трамвая.

Арестованного бородача вся эта суматоха вокруг его персоны только забавляла: он во все стороны вертел головой, как если бы выискивал среди топившихся знакомых, подкручивал и без того топорщившиеся усы, махал рукой приглянувшимся дамам.

Раздался длинный свисток наружного постового, извещая о прибытии на станцию арестантов. Полицейские рассадили «супругов Сорокиных» по разным трамваям, и вокруг них тотчас рассредоточилась конная полиция. Еще через минуту, огласив округу длинным дребезжащим звонком, трамваи медленно тронулись. Лихо проехали через окраину Казани, мимо Мокрой слободы, повернули в сторону Сенного базара – обычно многолюдного по воскресным дням, – выехали к центру города и остановились на Большой Проломной близ номеров Щетинкина, где арестованных уже поджидали две закрытые кареты.

Дверцы в вагонах отворились почти одновременно, и полицмейстер, ехавший в первом трамвае, скомандовал:

– В кареты их – ив тюремный замок, без промедления!

Из вагонов арестованные спускались по ступенькам, позвякивая ручными кандалами. Женщина продолжала утирать слезы, размазывая по щекам черную тушь и без конца повторяя:

– Дочку-то зачем забрали? Женечку…

– Ничего с ней не станется, – успокоил пристав, находившийся рядом. – Побудет пока в Николаевском приюте для девочек[58]. Присмотрят там за ней.

Женщина не унималась и повторяла:

– Как же без нее?

Бородач более не улыбался, но и не унывал, воспринимая происходящее как некое приключение. Похоже, что он даже малость сожалел, что его здесь уже не встречают толпы горожан.

Улицы выглядели безлюдно. Шесть часов утра. Не самое подходящее время для прогулок, хотя утро выдалось ясным и обещало солнечный день. Можно было усмотреть лишь редких прохожих, спешивших по своим делам. До полицейских, что прибыли на трамвае на Большую Проломную к номерам Щетинкина[59], им не было никакого дела. Как не интересовала их и молодая, хорошо одетая пара, прибывшая в тех же вагонах. Лишь изредка поглядывали они удивленно на полицейско-конную стражу и торопились далее по своим надобностям.

У ступеней кареты женщина малость замешкалась, а сопровождающий полицейский, криво усмехнувшись, поинтересовался:

– Может, вам, сударыня, ручку подать?

– Ничего, я справлюсь, – ответила Кучерова и, уцепившись обеими руками за поручень, поднялась на ступень.

В другую карету усадили Федора Чайкина. Когда за арестантами накрепко закрыли двери, полицмейстер скомандовал:

– А теперь в кутузку голубчиков!

Под охраной полицейско-конной стражи кареты неспешно двинулись в сторону Казанского кремля, где в плавных изгибах кремлевской стены располагались двух- и трехэтажные корпуса пересыльного острога.

Глава 14

Допрос кощуна

Некогда в сумрачных стенах пересыльной тюрьмы размещалась суконная фабрика купца Ивана Микляева[60], которую по приезду в Казань пожелал посетить император Петр I. Здание фабрики, с толстыми стенами и маленькими окнами, выглядело настолько безотрадно, что не могло не стать тюрьмой, поэтому неудивительно, что вскоре царствующая династия выкупила фабрику у прижимистых наследников купца за немалую цену и, достроив дополнительные корпуса, превратила ее в крепкую Пересыльную тюрьму.

Тюрьма быстро приобрела мрачную славу. За все время существования из ее стен не удался ни один побег. Хотя попыток предпринималось немало. Сюда сажали только особо опасных преступников, в числе которых были бунтовщики, мятежники, политические. Непродолжительное время сиживал в этих стенах и Емельян Пугачев[61]. Именно здесь размещались декабристы, когда их по Сибирскому тракту пешими вели за Урал.

Александр Шапошников подъехал к Кремлю и, оставив экипаж на Иванниковой площади, откуда просматривалась крыша смотровой вышки, спустился по брусчатке к Пересыльной тюрьме. Он оказался перед металлическими воротами, за которыми был небольшой двор для прогулок заключенных, с трех сторон обступаемый тюремными корпусами.

У входа в острог стоял караульный с винтовкой, он недоверчиво посмотрел на подошедшего.

– Судебный следователь по важнейшим делам Александр Шапошников. Мне нужно допросить Варфоломея Сорокина. Вот мои документы и