Дневник Кристины - Алексей Владимирович Сабуров Страница 41

Но прежней Марии уже не было. В понедельник в десять утра она стояла у дверей магазина для рыболовов, как пылкий энтузиаст рыбалки, и это несмотря на то, что муж забрал машину. Он еще в выходные предупредил, что эта неделя у него невыносимо разъездная.

Шубина ощущала себя до неприличия свободной. Ивана пришлось отпустить на несколько дней, потому что, увлеченная расследованием, она забросила-таки снабжение стройки, да еще так и не удосужилась найти ему напарника, а Иван уже уперся в работы, где один мало что мог сделать. Но срок ремонта уже и не казался такой страшной датой, полыхающей в сознании. Мария теперь не видела проблемы сместить его на неделю-другую. В ее жизни начали появляться новые приоритеты.

Антураж торговой точки оказался ожидаемым. Стены были увешаны снастями, в названии и предназначении которых она могла легко ошибиться. Как если бы мужчина зашел в отдел косметики. К удивлению Шубиной, за прилавком стояла женщина примерно ее возраста, в фирменном синем поло с рыбкой. Почему-то Марии казалось, что мир спиннингов, блесен, мормышек и наживок – исключительно мужской закрытый клуб.

– Доброе утро. Чем могу помочь?

Мария была единственным посетителем. Видимо, настоящие рыбаки уже потрошат улов после утренней зорьки.

– Здравствуйте, да, как раз очень нужна ваша помощь. Но у меня немного странный вопрос.

– Не волнуйтесь, начинающему здесь все кажется странным.

Мария улыбнулась своей самой обворожительной улыбкой.

– Не поэтому. Раньше здесь был старый фотосалон. Я бы очень хотела найти его владельца. Вдруг вы сможете мне с этим помочь?

– Да, наверное, и могу, – неожиданно отозвалась продавщица, и рыбка на ее одежде вдруг стала похожа на золотую. – Надо мужа спросить. Он это помещение выкупал у бывшего хозяина. У него, может, и контакты сохранились. Помню, как вычищали здесь все после покупки. Вещей у старика накопилось за столько-то лет…

– А где ваш муж?

– Да в кабинете, внутри. С утра народу немного, можно бумагами заняться. А после обеда наплыв пойдет. Мы вдвоем в зале работаем.

– Так много людей интересуется рыбалкой?

– Вы не поверите, после ковида все как с цепи сорвались, лишь бы в городе не сидеть. У нас был маленький прилавок, здесь рядом, на Шарташском рынке, а теперь смотрите, уже целый магазин.

– Поздравляю.

– Сейчас схожу, узнаю. Постойте здесь, присмотрите.

– Конечно, без проблем.

Через пять минут женщина появилась и передала листок бумаги с телефоном Валентина Измаиловича Хейфеца.

– Поворчал, конечно, что я всякой ерундой занимаюсь, – сопроводила она. – Но ему ли понять загадочную женскую душу?

– Спасибо вам.

– Да что уж, по вам видно, как для вас это важно.

– Так прямо видно?

– Ага. Удачи!

Мария вышла из торгового зала, расплываясь в улыбке. Может, не только постковидный спрос делал этот магазинчик успешным?

Пока удача подсунула ей свой хвост, Мария прямо на крыльце набрала только что полученный номер. Почти сразу в трубке прозвучало галантное:

– Слушаю.

– Валентин Измаилович?

– Он самый. С кем имею честь?

– Меня зовут Мария. Можете уделить мне минуточку внимания? – произнесла она, с ужасом понимая, что похожа на всех этих телефонных спамеров, предлагающих взять кредит или списать долги через банкротство. Она заторопилась: – Я ничего вам не хочу продать, честно. У вас когда-то было у Шарташского рынка фотоателье. Я бы хотела поговорить о нем.

К счастью, Хейфец был настроен позитивно.

– Слушайте, у меня сейчас так много времени стало, что я с удовольствием поболтаю. Тем более о моей фотостудии.

– Здорово! Вы года три назад ее закрыли?

– Да нет, больше, это я помещение продал года три назад. А до этого уже пару лет не работал.

– А что случилось?

– Самая неотвратимая вещь на свете: старость. В этом ваш вопрос? Снимались у меня?

– Нет, не я. Одна девушка. Двадцать лет назад.

– Ко мне часто приходили те, кого я снимал, или их родственники. Теряли фотокарточки или, наоборот, хотели сделать еще одну с оригинала. – Собеседник вздохнул. – Частенько для памятника… Сейчас люди снимают себя по сто раз на дню, а годного образа, такого, каким бы хотелось запомниться потомкам, не выходит. Поэтому фотография – это искусство. Как не каждый, кто взял кисточку, – художник, так и камера с высоким разрешением на вашем телефоне не делает вас фотографом. Ну, знаете, настоящим… Хотя странно как-то звучит. «Настоящий художник» – так ведь не говорят?

– Нет, не слышала такого, вы правы. Так что вы отвечаете этим людям?

– Раньше отвечал, что все негативы я вкладываю в конверт с фотографией. Можете сами проявить либо прийти с ними ко мне, и я с удовольствием сделаю. Если вы их не можете найти, то я вам ничем не помогу…

Валентин Измаилович сделал паузу, заставив ее сердце забиться от предвестия очередной неудачи.

– Но, когда появилось цифровое оборудование, с этим стало значительно проще: нужно было просто знать примерную дату фотографии. Я просто открывал свой компьютер и мог снова распечатать снимок. Конечно, это касалось только художественных снимков: по опыту я уже знал, что через годы, когда-нибудь, за ними придут. Все эти фото на паспорт или шенгенскую визу приносили, конечно, какой-то доход, но были пустыми, одноразовыми, и раз в месяц я уничтожал этот архив.

Мария слушала, и ее рот непроизвольно открылся. Она хотела перебить старика, спросить, но страшно боялась. Наконец она произнесла заплетающимся языком:

– И когда у вас появилось это… цифровое оборудование?

– Сложно вспомнить, но в двухтысячных точно. Может, в две тысячи шестом? Помню, как тяжело переучивался с пленки. Как старый мерин, которому надели седло новой конструкции, а оно везде жмет и натирает. Клял эту бездушную «цифру». Но это прогресс, причем для нашего дела – как в космос полетели: все стало значительно проще и быстрее.

Мария почувствовала вкус крови во рту, видимо, прикусила щеку, но боли не ощутила, переживая, как близко она оказалась и как быстро исчез этот шанс.

– А может это быть в две тысячи пятом? Именно тогда та девушка снималась.

Она готова была цепляться даже за призрачную возможность.

– Не думаю.

– А все-таки, вы можете это проверить? Поймите, это очень важно. От этого снимка, может быть, зависит жизнь человека. Еще живого, не памятника.

– История, значит… – медленно отозвался Валентин Измаилович, как будто не услышал мольбы в ее голосе. – Знаете, я люблю истории. В каждый снимок, ну из тех, что делал не на документы, я пытался вложить то, что узнал от клиента или почувствовал в нем. Какое-то свое представление. Кого-то сделать более задумчивым, кого-то, наоборот, расшевелить и показать его веселый характер или деловую хватку. Такие маленькие этюды. Я люблю истории. Может, вы мне расскажете поподробнее?

– Конечно. Смотрите, я