Дневник Кристины - Алексей Владимирович Сабуров Страница 38

и отцом перессорилась тысячу раз, пока они на меня рукой не махнули. Отдали бабкину квартиру и сказали: «Живи как знаешь. Вусмерть уже устали тебя за волосы тащить из болота». А че, своя хата – огонь. Хахали повалили друг за дружкой, но всякий раз почему-то все хуже да наглее. Носилась у них на побегушках, только бы альфа-самец в доме был. Получала в харю капец сколько раз. Но я ведь сама хотела, мазохистка херова. Последний вообще меня Керном называл, типа нос у меня длинный и фамилия подходящая. А я делала вид, что смешно и не обидно. Из-за его делишек меня и приняли, а он сюда только раз приехал, за четыре-то года. И вот, получается, я жизнь всю просадила на тупую борьбу с тем маньяком. Это он меня проволочил по дну, по всем этим хазам, притонам и клубным туалетам. Лучше бы убил. Честно. Я бы не так страдала в итоге. Раз, и капец. На фиг тебе такая жизнь, Тома…

Мария потрясенно смотрела прямо в ее глаза. Они покраснели, но остались сухими. Она не знала, что сказать. Любое слово утешения казалось ей недостаточным. Тот убийца продолжал уничтожать чужие жизни, даже оставив в живых. Сколько еще жутких историй произошло в тех семьях, что потеряли своих дочерей?

Но Тамара сама взяла разговор в свои руки.

– Я вообще почти его не видела. Там, в парке, было совсем уже темно. Да и он был в черной шапке и смотрел в землю почти все время, пока я подходила. Мне менты указали, где подпись ставить. «Это точно он» – так они сказали. «Хочешь, чтобы мы ему только одно убийство повесили? Так он выйдет за хорошее поведение через семь лет. Найдет тебя и замочит…» Я так испугалась. Но потом поверила. После ареста убийства прекратились, так ведь? Больше девчонок не убивали, стало тихо. Разве это не доказательство?

Последний вопрос она задала, не глядя на Марию, словно в который раз уже спрашивала саму себя.

– Я начала все время сомневаться, только когда попала сюда. Видимо, время появилось. Всю свою безалаберную жизнь перещупала. Тот убийца заслужил свой срок до последней секунды. Может, он там, тоже на нарах, все уже передумал и переменился, но прощения ему все равно никакого нет. Вот только теперь я знаю ментовские приемчики. Они, если захотят, сову на слона натянут, и то, что они так уговаривали меня подписать, сейчас мне о многом говорит. Боялись, что не хватит их улик. Значит, уверенность была ни фига не сто процентов, как мне говорили.

Мария словно очнулась от гипноза, который вызвала история Тамары.

– То есть вы не можете сказать, что на вас напал именно Рокотов?

– Боюсь, что да.

– И, наоборот, не можете этого опровергнуть?

– Верно.

– Может быть, вы сможете дать эти показания, если вдруг будет пересмотр дела?

– Не-е, это вряд ли. Тому парню вряд ли поможет, а мне лишний раз подставляться совсем не светит. Тут точно не рассчитывайте… – Явный испуг мелькнул в ее глазах, точно она сожалела, что наговорила лишнего. – Что, зря приперлась сюда, в наши края?

– Наоборот. Я читала ваши показания, и они словно говорили мне: «Маша, куда ты лезешь? Вот человек его видел и опознал. Он точно знает, кто сидел на скамье подсудимых». А сейчас все оказалось наоборот. Вы дали мне силы. А то я просто бьюсь о стены в надежде найти дверь, которой, возможно, и нет.

– Вам-то для чего? Вы кто Рокотову?

Мария задумалась. Тамара оказалась неожиданно откровенна с ней, и Марии хотелось ответить тем же, но она даже для себя еще не сформулировала, почему ввязалась в это, скорее всего, безнадежное расследование.

– Все, что мы делаем, по крайней мере не за деньги, – начала она, – мы делаем для себя. Не сказать, что я плохо живу. Дом, муж, офигенная дочь… Но, погружаясь в эту историю, я как будто погружаюсь в какую-то свою альтернативную жизнь, которая могла бы быть, если бы я где-то не свернула. Я становлюсь словно другой женщиной, и она нравится мне больше, чем настоящая я.

– Капец как запутанно, – отреагировала Тамара. Но через секунду продолжила: – Но я могу понять. Особенно здесь, за забором. Попробуй, не останавливайся. А то обычно все хорошее, что в нас есть, замазано толстым слоем косметики и угодничества. Скреби себя, пока не поздно.

– Спасибо тебе.

– Это тебе спасибо. Приезжай хоть потом, расскажи, что у тебя получилось.

– Это уж теперь обязательно.

На обратном пути Мария думала о том, как часто она, боясь что-то сделать, даже не пробовала. И не могла ответить, почему.

14

Еще по дороге из Нижнего Тагила она позвонила Стеблову.

– Арсений, добрый день. Удобно вам?

– Мария, добрый день. Чем обязан? – удивился он.

– Как ремонт? Закончили?

– Да уж год как.

– Все получилось? Нравится?

– Да, спасибо. Почти все как на вашей картинке. Спасибо за розетки, без вас сделал бы в два раза меньше. Помню, как вы меня уламывали, что розеток много не бывает. Очень удобно. Семья очень рада.

– Мне приятно слышать, – голосом улыбнулась Мария.

– Вы что-то хотели?

– Не поверите, мне нужна ваша помощь.

– Почему это не поверю? Ко мне вечно обращаются. Рекомендации мои нужны? Я же сказал тогда, что можете обращаться.

– Спасибо, у меня по заказам завал сейчас. Сарафанное радио работает на полную громкость.

– О, я рад за вас. Тогда в чем дело?

– Можете устроить мне встречу с Ириной Подгорной?

Трубка озадаченно замолчала.

– Во как, – в итоге промолвил Стеблов. – Зачем вам? Автограф нужен?

– Слушайте, я в театре мало что понимаю. Это у меня муж театрал.

– Да, помню. Вы говорили.

– Мне нужно поболтать о ее студенческих годах, ничего такого.

– Я ведь худрук театра, а не пресс-служба. Вам, может быть, телефончик службы дать?

– Вы же с Ириной увидитесь?

– Да, сегодня репетиция. Завтра спектакль.

– Скажите просто, что я по просьбе Исхаковой Виолетты Петровны. Думаю, она согласится.

– Хорошо. Кто это хоть?

– Ее преподаватель в Театральном.

Стеблов причмокнул.

– Что ж, свою альма-матер она любит. Перезвоню.

Таким образом, уже в субботу в пять часов вечера Шубина стояла на служебной проходной Свердловского государственного академического театра драмы. Мимо пробегали, собираясь на предстоящий спектакль, совсем не похожие на артистов люди в самых обычных джинсах и куртках. Она бы никогда не догадалась на улице, что вот этот парень – с обычным, даже больше деревенским, лицом, с носом, как клубень картошки, – способен приковывать к себе внимание зрительного зала, перевоплощаться в какого-нибудь героя. Или что эта худая, закутанная в безразмерное пальто замухрышка через пару часов преобразится в страстную любовницу.

Коридоры театра тоже